Путь к свободе

За ним вышла Аня. Лунный свет осветил ее испуганное, бледное лицо.

Миновав журчащий фонтан, они свернули в гущу сиреневых аллей. Киричаев крадучись последовал за ними.

Старик проводил Аню до ограды и сказал:

— Здесь, за широкой стена, твой свобода. Иди, только смотри часто на сторона.

Старик пожал своими жесткими руками нежную руку Ани, и она, шурша по траве, покрытой блестками росы, быстро исчезла.

ГЛАВА ПЯТАЯ

1

Генерал Гагарин учредил в городе контрразведку и во главе ее поставил калединца, крупного помещика, капитана Цыценко.

Его все знали в городе. Люди, увидев издали капитана, его глубоко запавшие черные глаза и бычью шею, старались избегать с ним встречи.

Власть Цыценко была неограниченна.

… Цыценко взял свой тяжелый бювар с золотыми застежками и монограммой, преподнесенный ему в день ангела, и поехал на доклад к генералу.

Гагарин, в ночной длинной рубахе, в мягких комнатных туфлях, метался по большой комнате и курил сигару. В большие окна, выходившие на море, вливались оранжевые лучи солнца.

— Прежде всего, ваше превосходительство, — начал капитан деловито, — сегодня ночью с вашего разрешения было вывезено на барже семьдесят совдепских солдат — все утоплены в проливе, за крепостью.

Гагарин остановился и строго посмотрел на Цыценко.

— Все сделано аккуратно… По методу немцев, ваше превосходительство. Катером подвезли на баржу старые колосники. Арестованных связали. Когда вышли из бухты, каждому к шее колосник, некоторым — по два, смотря по комплекции…

— Смотрите, без огласки!

— Так точно! Разрешите огласить список очередной партии, назначенной сегодня на двенадцать часов.

— Прошу вас, — сказал генерал, лег в постель, прикрыв одеялом голые колени, и спросил: — К расстрелу?

Капитан удивленно посмотрел на бледное лицо Гагарина и с расстановкой сказал:

— Полагаю, что да. Точно установлено, что они все большевики.

— Миловать нельзя!

Капитан вынул из бювара списки и начал читать:

— «Властью великой и неделимой России…»

— Ладно, ладно… — замахал рукой генерал.

Капитан вспомнил, что Гагарин не любит предисловий.

— Первым по списку идет схваченный на Кубани, в госпитале, раненый матрос с крейсера «Свободная Россия», двадцати девяти лет, холостой, Иван Матвеев, большевик-комиссар.

Генерал жестом приказал: «Дальше!»

— «Пастух Григорий Синица, тридцати семи лет, семейный, Петровской волости, Керченского уезда. Во всеуслышание требовал советской власти и водрузил на своих воротах красный флаг».

— Дурак!

Капитан читал:

— «Дмитрий Маслов, четырнадцати лет, по прозванию Шкет, чистильщик сапог. При советской власти выдал офицера».

— Как? Кому?! — воскликнул Гагарин и поднялся, свесив с кровати свои волосатые ноги.

— Перед эвакуацией из Керчи Совдепии поручик в штатском платье вышел почистить сапоги и как раз попал к своему постоянному чистильщику. Паршивец заорал во все горло: «Здравия желаем, господин поручик!»

— Расстрелять гаденка! — перебил генерал.

— Слушаюсь.

Генерал соскочил с кровати и, напяливая брюки, бормотал:

— Господи, до чего дошли, мерзавцы!..

Капитан читал дальше:

— «Сеид Абла, татарин, пятидесяти лет, семейный, крестьянин Сарайминской волости, Керченского уезда, деревни Кой-Алчи. Вилами ранил помещика при отобрании имущества…»

— Дальше!

— «Женщина Устинова с годовалым ребенком, жена расстрелянного большевика… Проклинает офицеров во всеуслышание, именуя их палачами».

— Ребенок… ребенок… — насторожившись, повторял генерал. Лицо его потемнело, он дернул пальцем, как будто за собачку револьвера. — Да… Сколько их у вас там? — раздраженно спросил он.

— Еще тридцать пять человек.

Генерал задумался, но вскоре процедил устало:

— Расстреляйте всех.

2

В крепости шли приготовления к очередной казни.

Цыценко выбрал место для расстрела внизу крепости, у самого моря, где по берегу тянулся длинный ряд старинных пушек, уныло глядевших в море. С северной стороны балку ограждала высокая стена крепостного туннеля со множеством окошек-бойниц.

В половине двенадцатого все приготовления были закончены. Необозримая поверхность моря, под жарким солнцем дробившаяся ослепительными переливами ряби, играла все новыми и новыми оттенками.

На дороге, вьющейся по склону, показались арестованные. Бледные, измученные люди радовались солнцу и жадно вдыхали насыщенный ароматами трав, прозрачный воздух.

Пленники были связаны за руки по четыре человека. Вокруг шли юнкера и офицеры. Конвой шел молча, держа винтовки наперевес.

Крепостные жители, жены и родственники офицеров, тоже шли за колонной, некоторые забегали вперед, чтобы поудобнее пристроиться и посмотреть на казнь.

Барон фон Гольдштейн и генерал Гагарин были уже на верху высокой стены. Около них толпилась группа немецких и русских офицеров.

Колонна, достигнув назначенного места, остановилась на площадке, заросшей густой и мягкой, как ковер, травой.

— Всех не расстреляете! Народ отомстит за нас! — громко сказал высокий красивый матрос, обращаясь к Гагарину. Большие голубые глаза его ярко горели, растрепанные черные волосы ниспадали на бледный выпуклый лоб. От волнения верхняя губа его вздрагивала.