Путь к свободе

Женщины хватали детей, сажали на шею, брали подушки, мужчины вязали узлы, тащили ведра, самовары.

— Тато, до дому ходимте!

— Дому у нас нема, детка, хранцузы та англичане разбили…

— Исты хочется, мамо, исты…

Несколько женщин мечутся с умершими детьми. Одна, молодая, с распущенными длинными волосами, сошла с ума. Она два дня носит на руках распухший холодный трупик годовалого ребенка, беспрерывно целует его в синие губки, приговаривая:

— Крошечка моя, ангел мой, вот скоро увидим свет… к доктору снесу…

Толпа стояла, готовая к уходу из каменоломен. Люди смотрели друг на друга, как бы ожидая сигнала. Вот передние молча двинулись, и все, точно темная рассыпавшаяся зыбь волны, с шумом рванулись вперед.

Цепь коптилок растягивалась по галерее, толпа гулко шагала по туннелям кверху.

— Не остановим сейчас. Они все погибнут и нас погубят, — мрачно сказал Ковров и потянул за собой Пастернаева.

Они прошли по поперечной галерее наперерез людям. Там, где туннель делал крутой поворот, внезапно перед толпой раздался голос Коврова.

— Пулемет, огонь!

Та-та-та… — прерывисто застучал вхолостую пулемет.

Толпа заколебалась и на минуту застыла, как бы раздумывая. Навстречу вышел Ковров с группой партизан, он громко заговорил:

— Куда вы? Остановитесь! Вас перестреляют всех… Надо сделать так, чтобы ни вы, ни мы не погибли. Сейчас отсюда не выпустим ни одного человека! Своими руками расстреляем, кто будет рваться к выходу. Выход найдем для всех. Больше ждали, потерпим еще. Мы, партизаны, все ранены, в худших условиях, чем вы, а терпим. Расходись назад!

В толпе слышались нерешительные голоса:

— Через вас…

— Мамо, мамо, до дому! — кричали дети.

— Почему?.. Почему?..

— Яки розумни! Через вас страдаем…

— Если уйдете, так на верную смерть, — сказал Ковров и выпрямился.

— Там будет или нет, а тут уже смерть! — выкрикнули из толпы.

— А это что? — женщина с распущенными волосами, со страшным, воспаленным лицом выскочила вперед. — Видите, что это? — она потрясла перед лицом Коврова окоченелым тельцем ребенка.

— Видишь, что делается? — закричали мужчины из толпы.

— А он гавкает: «Не пущу…»

Ковров, бледный, отступил на шаг, указал молча на пулемет, из-за угла направленный на толпу.

— Для вашей пользы, — проговорил он. — Под белогвардейские пытки не пущу… Расходись без паники, спокойно. Выход будет для всех.

Партизаны с большим трудом сдерживали толпу. Наконец, обессилев, она отхлынула назад.

3

Ковров приказал командиру взвода, итальянцу Гарелли, коренастому, широкоплечему моряку, ни на минуту не оставлять главные заходы без бдительного караула. Он предупредил Гарелли, что белые знают о численности оставшихся партизан и теперь будут делать решительные попытки ворваться в подземелье.

— В случае чего немедленно, без всякого шума, доноси лично мне.

Распорядившись, Ковров направился в глубь каменоломни. Он двигался медленно, с опущенной головой. Впереди него шел партизан с факелом. Ковров думал о безвестной судьбе Колдобы, Горбылевского, Шумного, Дидова… Лихорадочное воображение его рисовало картины расстрела товарищей, их окровавленные, скорченные тела. Особенно угнетала мысль о Горбылевском. Ковров думал: «Как чахоточный, кровохаркающий Горбылевский добрался до города?.. Где он, что с ним? Жив ли еще? Успел ли уйти в подполье?»

Горло его сжимала спазма. Он чувствовал, что вот-вот сейчас закричит…

В штабе Ковров застал около десяти раненых командиров. Одни из них, узнав о разгроме партизан в городе, приползли из последних сил, других принесли…

Командиры сидели на камнях у стен, и лица их походили на эти камни — такие же серые и мрачные…

На широких двух досках, скрепленных планками, весь израненный, в почерневших лубках, лежал председатель Реввоенштаба Бардин.

Ковров безнадежным взглядом окинул всех и тяжело опустился на камень, на котором всегда сидел и спал Колдоба. Он понял, что эти люди собрались на последнее совещание.

Все сидели опустив головы. Бардин кашлял: его сине-бледное лицо с глубокими впадинами щек мертвецки заострилось. Он, видимо, собрался говорить, но язык не повиновался. Когда-то горячий оратор, он повернул голову и посмотрел в глаза Коврову; губы его затряслись, и запавшие глаза наполнились слезами.

Ковров сурово нахмурился, хотел отвернуться, но вдруг наклонился, обнял Бардина и отошел.

— Ну, зачем, зачем? — громко успокаивал Пастернаев, — Не надо, товарищи… Ну что ж теперь…

Собравшись с силами, Бардин приподнялся на локте и, тряся контуженной головой, заговорил:

— Товарищ Ковров, скажи, как наша разведка? В каком положении тот заход, через который выходили наши на город? Может быть, некоторые из нас смогут выйти оттуда?

Ковров глубоко и тяжело вздохнул. Угрюмо ответил:

— Туда не пробраться. На полпути взорвана штольня…

Бардин бессильно опустился на носилки. Все молчали.

Член Реввоенштаба Ставридин подошел к Коврову, шатаясь, с блуждающими глазами, сказал, что нужно выпустить жителей наверх, а самим биться до последнего человека.

Многие с ним согласились.

Тогда Бардин решительно заявил: