Путь к свободе

Казаки, ждавшие этого сигнала, стремглав слетели с седел, кинулись к дверям дома, загрохотали прикладами, срывая запоры.

— Открывай! Мултыховцы пришли, не кто-нибудь! — орали казаки.

Жители дома онемели от испуга, прижимались к постелям. У парадного крыльца раздался оглушающий голос:

— Говорю, открывай… Як лозу, порубаю всех!

Бас Сологуба наполнил ужасом все квартиры дома, но никто не открывал дверей, никто не отзывался, будто не было в живых ни одного человека.

— Та шо воно за чертовина? Повымирали чи шо? — бормотал разъяренный Сологуб. — Подходи к другим!

Казаки начали ломиться в другую дверь.

— Открывай, открывай! — ревели они.

— Та шо глотку понапрасну портить. Пущай одну лимонку — враз подымутся.

Казак развернулся и изо всей силы ударил гранатой в окно. Ставни распахнулись, стекла разлетелись, и неясно в туманном дворе блеснул огонь. Из дома понеслись женские крики, плач детей.

— О, чуешь, и люди есть, — сказал Сологуб. — Нажимай!

— Сейчас, сейчас открою, — послышался испуганный, робкий голос.

Двери открылись, стволы винтовок надыбились вперед.

— Свети свит! — сердито приказал Сологуб.

— Не горит у нас, — ответили из темной комнаты.

Какая-то женщина уже билась в истерике.

— Лампу, лампу, засвети…

Старик, хозяин квартиры, чиркал спичкой дрожащими от испуга руками и никак не мог зажечь.

— Э-э-э, трусишься! Давай сюда лампу.

У двери щелкнула зажигалка и осветила совсем седенького старичка и жирное, красное, с большими рыжими усами лицо Сологуба.

Казаки ввалились в комнату.

— Оружие есть?

— Нету, господа. В руках отроду не держал, — дрожа, смотрел старик в лоснящееся лицо Сологуба.

— А большевиков много наховав?

— Нет, я никого не прятал… Осмотрите, господин начальник, всю квартиру… Только семья моя…

Старик клялся, трясясь всем телом.

— Осмотреть всю квартиру! — приказал Сологуб.

Казаки вмиг растормошили сундуки, гардеробы, комоды, выбрасывая вещи на середину комнаты.

Сологуб вошел в заднюю комнату. Там в смертельном ужасе сбились женщины и дети. Сотник стал у порога, уперев руки в бока, глазами, налитыми кровью, разглядывал женщин, обстановку комнаты. Опустив веки, он задумчиво пососал ус и сказал негромко:

— Снимай кольца, серьги… все, что есть золота и серебра.

Женщины задвигались, безмолвно снимая кольца, браслеты, серьги, с боязнью протягивали руки, чтобы отдать золото. Одна женщина, с годовалым ребенком на руках, тихо сказала:

— Три года не могу снять. Не снимается.

— Снимай, а то палец шашкой отрубаю.

Сологуб окинул с ног до головы красивую полную женщину, посмотрел на хныкавшего ребенка и ухмыльнулся:

— Батько его игде?

— Его отец служит доктором в Добровольческой армии, его мобилизовали и угнали отсюда, — робко ответила женщина.

— А давно?

— Уже два месяца, в военном госпитале, в Новороссийске.

— Не бреши… Бандитам раны перевязывал, а сейчас скрывается.

— Нет, нет, я вам письма могу показать.

Женщина направилась к гардеробу.

— Куда идешь? Стой! — Сологуб подвинулся на шаг вперед, нахмурился и сквозь зубы процедил, ворочая желтыми белками глаз: — Разорву… большевичка поганая…

Женщина, обхватив ребенка, в бессильном безмолвии оперлась на диван.

Сологуб положил пригоршню золота в карман и грубо сказал:

— Откладай хлопца.

— Нет, нет! — крикнула женщина и еще крепче прижала к себе ребенка.

— Ложи, ложи… не то пе-ре-ру-баю… — страшно захрипел Сологуб и схватился за шашку.

Женщина положила ребенка на подушку и сжалась, закрыв руками лицо…

Казаки рылись в шкафах, сваливали книги на пол, забирали врачебные никелированные инструменты, запихивая в мешки все, что ни попадалось им под руку.

Сологуб молча подошел к женщине, крякнул, провел пальцем по усам и сказал:

— Давай палец.

— Я вам все отдам. Берите, что хотите, но ведь кольцо нельзя снять, — заплакала женщина.

— Давай, давай я сниму. Головы снимаю, а это и подавно сниму!

Женщина медленно протянула руку. Сологуб схватил мягкий палец, покрутил, потом вцепился ногтями и начал стаскивать кольцо.

— Ой, больно!.. Пустите!.. Боже мой!..

— Не пищи, оторву палец!

Сологуб дернул руку женщины, голова которой запрокинулась. Она упала навзничь. Вокруг закричали, застонали. Девушка с черными кудрями кинулась целовать ноги Сологуба. Золотой крестик на тонкой цепочке лег на казацкий сапог.

— Сними у ней крест, это ж золото, — приказал казаку Сологуб.

Казак снял крест. Тогда Сологуб крикнул:

— Тащи молодых в сени!..

3

Светало. Пугливо расползался мрак, скрываясь в углах подвалов. Небо, серое, как пола казацкой шинели, низко лежало над городом. Туман хлопьями опускался с крыш, с деревьев, к морю.

На улицах было пусто и тихо — ни человека, ни звука. Лишь на бульваре перекликались, щебетали птицы да внизу, у скалистого берега, казалось, гневно вздыхали морские волны. Но вот лучи солнца разорвали туман, и он, как белая испарина, стал отделяться от серой, блестящей, как латунь, морской глади.

Вновь выплыли огромные, хмуро приподнявшиеся на горизонте военные суда. За мысом, словно скала, стоял среди моря английский крейсер. Черные, страшные жерла орудий все еще смотрели на развалины города.