Путь к свободе

— Не бойся! Дай на кусок хлеба, война и революция разорили! — проговорила она жалобным голосом.

Шумный проворно вынул из кармана пятирублевую бумажку и, сунув ее нищенке в руку, зашагал вперед.

— Стой! — сказала она, беря его за рукав желтыми от табака пальцами. — Ты подашь такую милостыню тому, кто эти деньги делал.

Старик с рыжей бородой и большим горбом засмеялся.

— В нужник, в нужник эти гроши! — крикнул он.

Старики обступили Шумного. У одного были выворочены веки, обросшее грязной бородой лицо казалось безумным. Калека приближался к Шумному, вытягивал шею, намереваясь не то испугать парнишку, не то хорошенько рассмотреть его лицо.

Шумный медленно отступил назад, потом рванулся, прыгнул в сторону. Скоро он был на главной улице.

День воскресный. Горожане выходили из домов — кто в магазин, кто прогуляться. Мелькали золотые офицерские погоны, красные лампасы, белые косынки сестер милосердия, громадные папахи, круглые кубанки, цветные фуражки. По мостовой шмыгали военные автомобили, рысью пролетали казаки, с песнями проходили солдаты.

Рекламные будки и стены домов были заклеены листками, зазывавшими в Добровольческую армию и в какой-то отряд капитана Тигрова. Гудел соборный колокол.

Толчок в плечо заставил Шумного остановиться. Отряд вооруженных, одетых с иголочки казаков, расталкивая людей, строился у дверей особняка. Ротозеи с благоговением смотрели на двери. Через несколько минут казачий офицер подал команду «смирно». Казаки замерли. В дверях появился высокого роста, широкоплечий, сухопарый старик генерал со скуластым смуглым лицом. Большая седая голова его была покрыта старомодным артиллерийским картузом с лакированным козырьком и широким красным околышем. Он держал под руку молоденькую женщину с печальным лицом. Генерал и женщина направились к автомобилю. За ними шел молодой адъютант с веселой и довольной гимназисткой.

— Губатов! Губатов! — раздавались голоса в толпе.

Машина тронулась и медленно покатила вперед. За ней двинулись человек двадцать телохранителей-казаков. Проходившая мимо команда юнкеров грянула:

Так за Губатова, за родину, за веру
Мы грянем громкое ура!..

«Как же это так? — думал пораженный Петька. — Ведь я сам видел, как матрос Ванька Кармашов в большевистский переворот срывал с Губатова погоны. И тогда же генерала посадили в тюрьму… А теперь — вот пожалте!..»

Дойдя до переулка, Шумный снова встретился с толпой нищих — хромых, горбатых, слепых, с трясущимися руками. Теперь он обратил внимание на этих калек и удивился, что их так много здесь и что прохожие либо не замечали их, либо равнодушно подавали им милостыню.

Петька вошел в кофейню и нашел ее такой же, как и год назад: многолюдной, шумной. Хозяин, толстый грек Юрка Кривой, восседал за стойкой. Недалеко от него, у столика, окруженного плотным кольцом «интересантов», резались в кости Володька и Шурка.

— Хорошие у тебя полчаса, — вставая, сказал Шурка и тут же объявил партию законченной.

Втроем они вышли на улицу.

— Смотри-ка, эсеришка до сих пор бормочет, — указал Володька на оратора.

Оратор выкрикивал:

— Большевики разорили страну, довели ее до голода, до нищенства… Народ, проснись! Возвращайся к Учредительному собранию, только оно может спасти людей от голода и бедствий…

По улицам к центру города проходили военные части — кавалерия, пехота, артиллерия.

Звонили колокола, и их перезвон то затихал, то вновь усиливался.

5

Матросы решили пройти на продуктовый рынок, купить какой-нибудь еды, а потом уже в центр, а оттуда на суденышко — так они называли свой корабль.

— Ха, — громко начал Шумный, — на семечки с аркана снять бы! — и он хлопнул себя по карману.

— Ну давай на немецкий счет, — не задумываясь, предложил Володька, — труси, на сладенькое соберем!

Шурка вывернул карманы и сказал:

— Ма, братишки!

— А у тебя, Петька? — засмеялся Володька.

— Немножко есть, ходовых натрушу, единых и неделимых, у Евсеича выдавил, — сказал Шумный и подал деньги.

Володька потеребил бумажки и, безнадежно покачав головой, ответил словами украинской песни:

— «Ой, там зибралась бидна голота…» — И, желая показать свою щедрость, вынул из кармана кошелек, ладонью хлопнул по нему. — Не хотел было менять, по ради аховой компании жалеть не приходится. — Он показал сторублевую синенькую бумажку крымского правительства…

— Это уж ты… генералу Сулькевичу милостыню подай! — сказал Шумный и махнул рукой. — Что называется, хвастанул! Такое счастье и у меня есть. Здесь их не берут.

— Да ты что? — Володька вытаращил глаза.

Они долго ходили по базару, приценялись, но, когда предлагали крымские деньги, им возвращали их со словами:

— Крымскому хану в баню понесете, а нам карбованцы давайте. Подумаешь, государи какие, тоже деньги выпустили!

Наконец друзья купили на деньги Шумного полбуханки белого хлеба, а на остальные решили приобрести «сладенького».

Шумный нес полбуханки в вытянутой руке, пробираясь сквозь толпу. Всем троим очень хотелось «сладенького», но оно стоило так дорого, что они решили съесть хлеб всухомятку.