Путь к свободе

— Да, був твой и подчинявся тоби, а теперь надо мной ниякой власти, я сам соби и царь, и бог, и начальство. Я — анархия и за нее отдам и живот и голову. Теперь я що захочу, то и сделаю.

— Постой, — остановил его капитан. — Ты вот что сделай: прикажи, чтобы отдали наши вещи.

— Этого, хлопцы, я не можу, бо я нэ брав и я нэ приказував. Они вам нэ дают, цэ их воля.

— Так что же, это, выходит, правильно? — отозвался Евсеич.

— Мовчи, зловредный старик, мовчи… — пригрозил боцман Евсеичу пальцем.

Затем боцман объявил, что он не желает слушать никаких жалоб и просьб. Он заглянул в трюм, где сидели четыре белогвардейских солдата.

— Сыдить, суки! Ось управимся в городе, потом и вас пожарим у топках, попечем на угольках, научим, як против свободы идты.

— Мы мобилизованы, — умоляюще крикнули из трюма солдаты.

Боцман обратился к команде:

— А вы, мырные граждане, если хочете слободы, запысуйтесь в анархию, к Махно. Тики цэй чоловик доведэ до маяка настоящой слободы, ныхто бильш як вин.

Все молчали.

— Ну, Петро, — воскликнул боцман, — ты смельчак парень и добряк! Я тэбэ прямо люблю. Пойдем со мной. Як сына буду кохать тэбэ. Ты у мэнэ орленком будешь летать.

Шумный с ненавистью сказал:

— Робу отдайте.

— Отдам, если пойдешь со мной.

— Я хочу плавать, — проговорил Шумный и, взглянув на Евсеича заметил, что помрачневшее лицо его прояснилось.

— Я думав, що ты моряк, а ты просто серяк, тэбэ еще добрэ бить надо.

Боцман скинул фуражку и поклонился команде:

— Ну, гоп-компания, прощай, не помынай лихом. Адью!

На другой день на пароход явился прапорщик и сообщил, что из штаба получен новый приказ: белое командование заключило союз с батькой Махно о совместных действиях против большевиков и в знак крепкого союза устроило «лобызание» белых офицеров с махновскими командирами. Даже генерал Губатов театрально-торжественно обнял Махно и прослезился.

ГЛАВА ВТОРАЯ

1

Немецкие войска оставляли Керчь.

По всему Крыму немцы передавали власть белым и, оставляя город за городом, уходили на Украину.

В Крым, считавшийся надежным оплотом белых, со всех концов быстро стекались сторонники «единой неделимой России».

Властелин Керченского полуострова генерал Гагарин объявил мобилизацию сразу шести возрастов — с 1894 по 1899 год включительно.

Профессор Крылов прочитал в газете приказ о мобилизации и задумался. Белыми, сухими руками погладил он свои колени, как будто это могло помочь ему, поднялся с кресла и позвонил. На звонок пришла худенькая пожилая женщина.

— Маланья Петровна, попроси ко мне Олега!

Через несколько минут в кабинет вошел Олег, рослый юноша с вьющимися черными волосами, в студенческой форме.

Он хмуро посмотрел на отца. Сын никак не мог забыть, что обозлившийся на большевиков отец не дал ему окончить последний курс Академии художеств: профессор со всей семьей бежал на юг, хотя большевики ничем не угрожали ему.

— Как дела, мой милый? — спросил профессор.

— Дела? Дела ничего, папа, — пожал плечами юноша. Его удивила неожиданная ласковость отца.

— Все малюешь? — усмехнулся профессор, внимательно поглядев на сына.

Прошелся по кабинету, поскрипывая старомодными ботинками, и спросил:

— Что невесел? Нездоровится?

Олег скупо ответил:

— Думаю.

— О чем? Поведай нам, если сие не тайна.

— Сюжет картины обдумываю, — неохотно ответил Олег и опустился в кресло.

— Небось революцию изобразить опять задумал? Сожгу, ей-ей, сожгу! — профессор старался казаться шутливым.

— Странный ты человек, — чуждо сказал Олег. — Ученый, передовой интеллигент — и так смотришь на революцию!

— А как я смотрю? — Профессор вдруг в бешенстве закричал, заикаясь, брызгая слюной: — Губят науку! Уничтожают церковь! Убивают религию!.. Все губят!

Он упал в кресло, зажав голову ладонями. Его глаза говорили: «Видишь, до чего доводят меня твои слова!»

В коридоре послышался шум и топот ног.

Дверь распахнулась. В комнату вскочил щеголеватый, румяный гвардейский офицер. За ним вошла жена профессора — пожилая, но еще интересная, полная женщина. Потом тихонько вошла Ирина — белокурая стройная девушка в японском халатике.

— Чего вы раскричались? — звонко спросила она.

Офицер бросился к отцу:

— Папа, в чем дело?

Профессор гладил его плечо и тихо повторял:

— Он отправит меня в могилу, отправит, отправит!

— Кто?

— Брат твой, вот этот балбес… Он — революционер!

— Смотри, Олег! — сказал офицер. — Я помню, что ты мой брат. Но если ты превратишься в «братишечку»…

— Будет вам! — крикнула Ирина.

— Распад… везде распад! — причитал профессор. — Весь свет распадается… Не разберу, какой дьявол внес в мою тихую семью эту беду, это лихо, которое отнимает у меня покой и заставляет жить как на вулкане.

— Успокойся, мой друг, — заговорила жена. — Что с тобой? Разве можно так?

Профессор бросил на нее быстрый взгляд.

— Олега призывают в армию.

— Олега? Какой же он солдат?

Она быстро подошла к сыну и прижалась к нему.

— Там образуют его, — отозвался, улыбаясь, офицер.

Олег презрительно качнул головой и вышел из комнаты. Вслед за ним в коридор выскользнула Ирина.

— Ну, бунтарь, опять отца расстроил?

Брат улыбнулся, лицо его просветлело.

— Ирина, ты мне веришь?