Путь к свободе

— Остановитесь! Я прикажу стрелять!

— Мы к Александру Александровичу!

— Мы — миром!

— С барином надо поговорить!

— Пустите!

Солдаты вскинули винтовки, и раздался залп.

В первом ряду кто-то упал и застонал.

Толпа дрогнула, попятилась назад.

Кто-то крикнул:

— Господи, что же это?! Мужиков стрелять?!

Крестьяне зашумели:

— За что убиваете?

— Мы с прошением к нему…

Черный, лохматый мужик приподнял над толпой ржавую косу и зло выкрикнул:

— Братцы, не простим крови товарищей!

Впереди солдат показался пристав. Он взмахнул револьвером и трескуче бросил в толпу:

— Разойдитесь! Будем стрелять!

Грохочущий, словно пушечный, выстрел отозвался где-то среди строений и тут же растаял.

Пристав пошатнулся, потом, как бы споткнувшись, побежал, опуская голову вниз, ударился с размаху о стену и свалился на землю.

Но вот он приподнялся, сел, упираясь спиной в стену, и взмахнул рукой:

— Расстрелять всех!

— Сади еще заряд! — послышался голос из толпы.

Еще раз выстрел дробовика огласил двор имения.

Все лицо пристава залилось кровью. Он повалился на землю и забился в судорогах.

Солдаты отступили за угол.

Лохматый мужик бегал среди взволнованных крестьян, подбадривая их:

— Рассыпайся! За сарай! Окружай их! Двум смертям не бывать!

В эту минуту появился батрак Слюнько с винтовкой в руках, весь вспотевший и запыхавшийся.

— О, Василь! Смотри, Слюнько тут! — радостно отозвались крестьяне.

— Тут, братаны! Тут я!

К нему подошли еще двое парней с обрезами, тоже вспотевшие и запыхавшиеся.

— Ломай! Рушь все без жалости! — закричал Слюнько. — Кончай кровососов, штоб и духу не осталося от их! Айда сюда! — махнул он пришедшим парням с обрезами. — Эй, мужики, за мной!

И Слюнько рванулся, увлекая за собой крестьян.

Вскоре опять где-то за барским домом послышались выстрелы.

— Эй! Смотрите, скирды подожгли!

Не успел смолкнуть выкрик, как в самом центре строений взметнулась ввысь клубящаяся туча дыма и полыхнул огонь.

— Пожа-а-а-ар!

Горели амбар с зерном, мельница и маслобойка. Последняя запылала каким-то страшным, гудящим, синим огнем.

— Так их! Жги дотла!

— Ломай! Бери все! Бери!.. Семь бед — один ответ!

Возле барского дома шумела, кричала толпа вооруженных палками, вилами, косами. Слышались выстрелы. В одной группе крестьян, которой верховодил лохматый мужик с косой, вдруг резанули воздух радостные восклицания:

— Кабашкина!.. Кабашкина тащат!

— Слюнько, сюды его!

Слюнько держал прапорщика своей огромной рукой за воротник и подталкивал в затылок.

— Пощадите!.. Я буду честно служить революции! — бормотал смертельно бледный, в крови, Кабашкин, семеня тонкими ножками в щегольски начищенных сапожках.

— Мовчи! Нужна революции така гнида! — сквозь зубы сказал Слюнько, придерживая за ворот, чтобы он не упал.

— В огонь его! — закричали со всех сторон крестьяне.

— Нет, стой, давай сюды! — сказал лохматый.

Слюнько остановился, встряхнул прапорщика за воротник и повернул его лицом к мужику.

— Тварь паскудная… — страшно прохрипел лохматый. — За что убил невинных? Говори, паскуда… Ну?! — И он занес косу над головой и крикнул: — Пускай его, Василь!

И едва тот успел отступить от прапорщика, как срезанная голова Кабашкина глухо стукнулась о землю.

3

Ковров вернулся в город в приподнятом настроении. Он побывал во многих деревнях. В некоторых ему удалось создать подпольные сельские группы, выбрать уполномоченных, которые должны были собирать вокруг себя революционно настроенных людей.

Ковров поспешил к Горбылевскому. Они встретились на конспиративной квартире. Квартира эта одного обедневшего старого археолога состояла из двух больших комнат, уставленных ветхой мебелью.

— Ну, ну, расскажи: как живут крестьяне? Бунтуют? — такими словами встретил Горбылевский своего товарища.

— Да, бунтуют… и притом действуют, как говорится, огнем и мечом!

— Это хорошо!

— Еще бы, брат, отлично! — ответил Ковров, опускаясь в старомодное кресло, которое так заскрипело, что казалось, сейчас развалится под ним. — И нам нужно сделать из этого определенный вывод. Мы можем создать такую армию — аж тырса посыплется из белых!

— Эсеров много на селе? — спросил Горбылевский.

— Как собак! Они умоляют крестьян ждать лучших времен. Ждать порядка от англичан. Вот, мол, англичане и французы идут уже, они мир и покой несут народу… Словом, стараются держать мужичка за фалды, не пускают в драку. Уговаривают его ждать Учредительного собрания.

— Здесь меньшевики тоже оживились. Стараются нажить себе капиталец. Ты послушай! Они снюхались с Месаксуди и договорились с ним об увеличении заработной платы. Выборные от рабочих ходили и раз и два к хозяину — тот в прибавке отказал, просит подождать, ссылаясь на упадок хозяйства, разорение, пожары, потом идут сами меньшевики — он соглашается! Начинаются истерические восторженные крики: «Экономические требования дают рабочему покой и благополучие!» Постепенно рабочие придут, дескать, к власти без крови, без жертв… И прочая демагогическая чушь!

Ковров покачал головой и сказал решительно:

— Надо начинать борьбу! Собирать людей в каменоломни и драться!