Путь к свободе

— Вы знаете эту девушку? Боже, как она посмотрела на меня! — воскликнула Ирина и поспешно шагнула к окну. — Какая хорошенькая, быстрая! И как она полна жизни! — с завистью сказала Ирина. — Правда?

— Да… очень живая, — согласился Ковров.

Коврову принесли обед. Ирина ушла. Но не успел он пообедать, как она снова зашла к нему.

— Сергей Михайлович! — почти закричала она. — Я узнала вас! Узнала!

Ковров насторожился.

— Ведь это вы стояли возле меня на бульваре в день моего несчастья! Вы стояли около эстрады?

— Да, — облегченно вздохнул Ковров.

— А почему вы так смотрели на меня?

— Гм… — промычал Ковров. — На вас, Ирина Васильевна, все тогда смотрели. Вы… красивая женщина.

— Нет, вы смотрели не так, — возразила она.

— Я смотрел на вас… и как на невесту Месаксуди, — сказал Ковров. — Ведь интересно посмотреть на невесту миллионера.

— А вы знаете и об этом?

— Ну! — усмехнулся Ковров. — Весь город говорит.

Ирина нахмурилась.

— Какой странный город! — раздраженно проговорила она. — Все это сплетни мещанские.

— Меня удивило тогда, — мягко начал Ковров, — как это жених мог бросить свою тонущую невесту, а ведь он, говорят, пловец… Мне непонятен такой поступок. Бросить любимого человека… Не понимаю!

Ирина снова нахмурилась, подошла к окну, из которого виднелось море и дом Месаксуди.

— Нет, он не оставил меня, — сказала она, слегка повернув к Коврову голову. — Он побежал в дом за людьми.

— Однако он не пришел до тех пор, пока вас не спасли. Здесь тоже логика: спасти только свою душу, — и здесь сказалась природа буржуа. Простите за прямоту.

Ирина резко повернулась и быстро вышла из комнаты.

Ковров закинул руки за голову и задумался.

3

Ирина, сидя в своей комнате, долго раздумывала о Коврове. После беседы с ним многое она увидела в новом свете. В свободных и ясных словах его, в движениях и в звуке его чистого, громкого голоса Ирина чувствовала большую и упрямую волю.

«Все же что это за человек? — спрашивала она себя. — Я еще не встречала таких. Таких, как он, нет среди моих знакомых, нет и среди того общества, где я теперь бываю. В этом человеке много жизни, и, как видно, у него любознательный ум. Это хорошо! Говорят, в любознательности — жизнь! Да, он, кажется, много знает… В нем чувствуется человек твердых убеждений. Это видно даже по его глазам. Эти смелые карие глаза отражают его большую волю и силу! Такому человеку, как он, ничто не могло препятствовать броситься в море и спасти погибающего». Теперь Ковров, казалось ей, властно вошел в ее жизнь.

Вечером Ирина надела накрахмаленный белый халат и отправилась в клинику.

— Привет вам, русский пролетариат! — шутливо сказала она, входя в комнату к Коврову. Она сделала ударение на слове «пролетариат». Ей нравилось это слово, в нем она чувствовала какую-то силу.

— Здравствуйте, здравствуйте, русский интеллигент, — с улыбкой, не торопясь, ответил Ковров.

— Позвольте, а почему вы так одеты? — вдруг спохватилась Ирина, только теперь заметив, что ее больной одет не по-больничному.

— Надоело лежать, — как бы в раздумье ответил Ковров. Он задержал на ней пытливый, проникновенный взгляд.

— Вы, Сергей Михайлович, находитесь в больнице и без разрешения врача не имели права вставать! — она отвела от него глаза.

— В таком случае прошу прощения, — сказал Ковров с виноватой улыбкой.

— Ну вот, знайте: в другой раз я вам не прощу, — ответила Ирина, взяла его руку, нащупывая пульс, и осведомилась о самочувствии.

— Не беспокойтесь, Ирина Васильевна, я себя чувствую хорошо. Ну, а потом… я не хочу разлеживаться, боюсь расслабить свое пролетарское здоровье вот на этих ваших пуховиках, — шутливо продолжал Ковров, кивая на кровать и хитро поглядывая на Ирину. — Я хочу жить долго!

— Любите жизнь?

— Очень. И хочу прожить подольше, а жизнь сейчас тяжелая. Знаете, изнежишься — ну и погиб! Или, как рабочие говорят, сойдешь с катушек, — засмеялся он. — Мне бы на досках да на гвоздях поспать. Вы помните, как у Чернышевского в романе закалялся Рахметов? Вот русский человечище! Да кто знает, может, завтра нам такое придется переносить, что и Рахметову не снилось. Теперь времена погрознее…

— О! Вот вы какой! — вся оживляясь, сказала Ирина.

Теперь для нее не было сомнения, что перед нею революционер, и именно большевик, и совсем не тот простой рабочий, за которого он себя выдает. Она хорошо помнила роман Чернышевского, знала, как им увлекалось студенчество. Ее брату, художнику, этот роман с трогательной надписью подарил однокашник студент, попавший потом в Петропавловскую крепость.

Она помолчала и добавила:

— Нет, вы не рабочий!

— Представьте, металлист.

— Где же вы учились?

— Жизнь всему научит, — ответил Ковров. — Я кое-что видел в жизни, встречался с умными людьми… Много читал…