— Что ты хочешь, Кедвин? — тихо сказал он, глядя на свои сцепленные пальцы. — Мне все это знакомо, я еще помню, какое удовольствие дает такая власть… Очень трудно удержаться.
— Так какого черта нужно было все это затевать?! Ты подумал, что с ним будет, если ты однажды не удержишься? Не рассчитаешь усилия, просто ошибешься!
Он вскинулся:
— А что будет со мной?! Об этом никто не хочет подумать? Если я ошибусь, кто мне — мне — поможет?
Он пожалел о сказанном прежде, чем закончил фразу, но отступать было поздно. Кедвин молча смотрела на него, будто заметив то, чего до сих пор не замечала. Потом осторожно протянула руку через стол и очень мягко дотронулась до его руки.
— Извини. Я не думала, что это так тяжело.
Он прикусил губу и снова отвернулся. Руки не отнял.
— Это очень тяжело, Кедвин, — сказал он тихо. — Я и сам не ожидал, что будет так. Но… ты ведь знаешь, кто я. Какой ценой куплены мои знания и сила. Иногда я начинаю сомневаться — где я настоящий, здесь или там, в темноте.
Она мягко потянула его к себе. Он наклонился, чтобы поцеловать ее. Она ответила, и он целовал ее снова, но потом ее пальцы скользнули по вороту его рубашки — и это разом вернуло его к действительности.
— Нет.
Он выпрямился и, поймав руки Кедвин, осторожно оторвал их от себя. Отстранился.
— Кедвин, прости. Я не могу.
— Почему? — начала было она.
Он кивнул:
— Связь может ослабнуть. Нельзя так рисковать, — он встал, ушел к окну. Отвернулся.
Кедвин, кусая губу, еще подумала, потом тоже встала.
— Митос, дело только в этом? Или есть что-то еще?
— Я солгал тебе, — произнес он, не поворачиваясь.
— В чем же?
— Когда сказал, что у тебя нет поводов для ревности.
— А у меня нет поводов для ревности, — сказала она, подойдя и остановившись рядом с ним. — Если ты меня любишь, ты ко мне вернешься. Если же нет, к чему ревновать? Или ты лгал, когда говорил, что любишь меня?
— Нет… нет. Только не в этом.
Она снова помолчала.
— Митос, — начала она неуверенно. — Скажи… только честно… Ты ведь знаешь, как все это опасно, знал с самого начала. Так?
Он молча кивнул.
— Тогда почему? Ради чего? Ты разрушаешь свою жизнь, а, может быть, и мою. Зачем? Да, ты дал слово другу, но неужели нельзя было сделать все как-то иначе?
Он уловил нотки беспомощности в ее голосе. Конечно, она была права. Тысячу раз права, он ломает не только свою жизнь.
— Я не знаю, — сказал он тихо.
— Не знаешь? Или не хочешь объяснить?
— Не знаю. — Он повернулся. — Это очень странное чувство… Тогда, в самом начале, у меня не было и мысли, что все зайдет так далеко. Была опасность, был конкретный, земной противник, было дело, которое нужно было сделать, которое мы все делали вместе. А потом… С того момента, как я подумал об Огне… что придется его использовать… это стало неизбежно. И… и особенно сейчас — я просто не могу иначе. Это как ехать в машине без тормозов — менять направление можно, а остановиться нельзя, пока мотор сам не заглохнет.
— Пока мотор не заглохнет, — эхом откликнулась Кедвин, подняла руку и осторожно коснулась его щеки. — Что ты говоришь? Как же так?
— Все даже хуже, — ответил он. — Я уже не уверен, что решение принимал именно я, что именно я хотел начать эту проклятую игру.
— Бог мой… что же ты наделал! — всхлипнула она.
— Теперь слишком поздно расстраиваться и сожалеть, Кедвин, — сказал он, вернулся к столу, сел; Кедвин последовала за ним. — Теперь можно только идти вперед. А почему и зачем — подумаем, когда доберемся до финиша.
— Хотелось бы верить, что все так и будет. Просто я не знаю…
Он хотел было ответить, но споткнулся, почувствовав тупую боль в висках. Невольно прикрыл глаза.
— Что с тобой? — насторожилась Кедвин.
— Нет… ничего. Я просто устал. Мне нужно отдохнуть.
— Конечно. — Она еще раз поцеловала его и выпустила его руку. — Я пойду… Ты уверен, что все в порядке?
— Да, конечно. Иди. Увидимся позже.
Он проводил ее, запер дверь и вернулся в гостиную. Сел. Совсем ни к чему было говорить Кедвин, что именно он почувствовал сейчас. Усталость была здесь ни при чем.
Кто-то пытался разорвать их с МакЛаудом связь.
…Это было очень похоже на посещение логова Аримана — как оно помнилось МакЛауду. Только тогда он очутился в полуразрушенном старинном замке; были даже окна, сквозь которые лился яркий свет. Сейчас он, отрешившись от внешнего мира, увидел себя в помещении, очень похожем на тюремную камеру.
Четыре каменных стены были гладкими и чистыми; окно — совсем крошечное, не пролезешь, под очень высоким потолком. Из-за этого потолка помещение напоминало колодец.
— Дункан!
МакЛауд оглянулся.
Оклик был едва слышным, почти призрачным. Откуда он пришел? Здесь, в комнате-колодце, стояла тишина. В ней вязли звуки и не звучало даже эхо.
— Дункан!
Первое чувство — смесь растерянности и недоумения — исчезло, и МакЛауд вспомнил, зачем здесь находится. Конечно, нужно найти выход! Он снова оглянулся кругом, но ни в одной из четырех стен двери не было.
Нет, что-то не так. Выход должен быть.