Путь к Цусиме

"С присоединением отряда Небогатова силы эскадры не только уравнялись с неприятельскими, но и приобрели некоторый перевес в линейных боевых судах. У Японцев быстроходных судов более, чем у нас; но мы не собираемся бегать от них и сделаем свое дело, если наши заслуженные машинные команды и в бою будут работать спокойно и так же старательно и добросовестно, как работали они до сих пор".

Но это было… только слово ободрения.

"Мы встретили отряд Небогатова шумно и радостно, — читаем в письме одного из наших товарищей. — Надежды на соединение с этим отрядом у нас было. немного, так как Рожественский, уходя с Мадагаскара, не послал своего маршрута в главный морской штаб из боязни, что тайна будет разглашена. Поэтому Небогатов получил предписание штаба — идти во Владивосток. Если бы не Французы, присоединение к нам отряда Небогатова вряд ли состоялось бы. Они все время оказывают нам большую пользу и поддержку, хотя для видимости "вышибают" нас то из одной бухты, то из другой, благо весь берег изобилует здесь великолепными бухтами, годными для стоянки какого угодно по величине флота. Мы пришли сначала в Камран, постояли там с недельку, но потом по просьбе французского адмирала должны были уйти; поболтались дня три в виду берегов и стали на якорь в бухте Ван-Фонг в 30 милях севернее Камрана, Каждый день наш миноносец ходил за телеграммами; а что-нибудь более экстренное любезно привозил нам французский крейсер, давая знать о своем приближении по беспроволочному телеграфу. Тогда мы снимались с якоря и встречались с ним уже в море, что давало французам возможность послать телеграмму вроде следующей: "встретил русскую эскадру в море, она держала такой-то курс…" К вечеру, или как только дружественный крейсер уходил, мы опять становились на якорь".

* * *

ПОСЛЕДНИЙ ПЕРЕХОД ПЕРЕД БОЕМ[265]. "Вот перешли уже и океан, стоим в водах Аннама; вот дождались наконец соединения с Небогатовым[266] и скоро пойдем на север. Говорят, что мы пойдем через Корейский пролив, хотя никто из нас этого точно не знает…"

"Тропическая жара сильно избаловала нас и ослабила, мы стали чересчур чувствительны к резким изменениям температуры. Сейчас на палубе 21 градус Реомюра, а мы все одеты в черное, кое-кто подкинул даже фуфайки. Ночью температура понижается до 15 градусов, а нам это кажется каким-то страшным холодом".

"Общего настроения не было. Послушаешь молодежь, тут только одно и слышишь: — "Мы разобьем Японцев вдребезги"… Старшие в ответ на это только загадочно помалкивают. Но все мы, — и офицеры, и команда, чем ближе подходим к роковому месту гибели нашего флота, тем больше и больше желаем боя".

— "Говорят, мы идем в Корейский пролив?" — "Да, кажется". — "А почему же не кругом Японии во Владивосток?" — "Ну, что Вы, до каких же пор; — бегать от них, что ли? Пора уже", говорят в кают-компании.

— "Когда же бой, Ваше Благородие?" — "Сам, голубчик, не знаю". — "Скорее бы, Ваше Благородие, потому уже очень команда измучилась. Сил у нас больше никаких нет; где прежде один управлялся, теперь двоих ставить надо", слышится со всех сторон.

"Никто из нас", пишет бывший матрос А. Затертый, "ничего не читал о морских сражениях; и мы не имели о них ни малейшего понятия. Нам, матросам, представлялось, что самое большее мы потеряем в бою 2–3 судна, а все остальные все-таки прорвутся во Владивосток"…

Среди общества офицеров, плывших с нашей Цусимской эскадрой, было много трезвых сторонников того мнения, что "наш поход[267] — это отчаянная авантюра, успех которой зависит исключительно от степени содействия Николы-Угодника"; другие же думали, что Японцы непременно "прозевают начисто", как мы проскочим; а третьи все тешили себя тем, что если они и не прозевают, то во всяком случае они "не посмеют напасть… На нас-то"…

Посмеют или нет, а все-таки надо было готовиться к бою; надо было узнать, где скрылся враг, как лучше обойти его; надо было обдумать, что брать с собой в бой и что совсем не нужно брать.