И первый раз, когда они поцеловались. «Хорошо, что он не видел моё лицо», — подумала Маша, ведь она тогда чувствовала, что покраснела и, поэтому сразу прижалась к нему, близко-близко. И это тепло, которое ходило по кругу, гремело как родное. Тогда она поняла, что вот оно, её счастье, оно пришло не подин раз, чтобы остаться на всю жизнь.
Маша решила, так, чтоб навсегда, что никогда не расстанется с ним, никогда, чтобы ни случилось…
Сейчас она держала себя в руках как только могла. Собрала все силы и вдохнула воздух, затем выдохнула. Всё тяжёлое вырвалось наружу, и только малая слезинка скатилась по щеке. Всего лишь одна.
«Доченька, я так ни посмотрю на тебя, всё у тебя одно выражение», — Мария Сергеевна тихонько закрыла входну дверцу и снова посмотрела на девушку.
— Я скучаю
— Я тоже. По родным…
— Вы их потеряли? Да?
— Нет, Машенька, конечно, не потеряли. Они всегда с нами… Мы вот как раз сейчас с мужем к ним идём. Пойдёшь с нами?
«Пойду», — несколько робко ответила маша, не поняв, что сейчас имелось в виду; «не потеряли», «к ним идти сейчас». Такое впечатление, будто они идут в какое-то неизвестное место, где в особых условиях живут их родные.
Через пару минут из дома вышел Владимир Иванович со здоровенным зелёным рюкзаком, весившим, наверно, как он сам. Несмотря на это ему было вовсе не тяжело, и держался он так, словно с самого верху было указано, что в определённом возрасте ему суждено будет носить эту вещь.
Шли быстро, не глядя по сторонам. Спустя минут сорок домик с сараем и колодцем исчезли из виду, а зелёными лугами. Почти сразу возникла мысль спросить, а долго ли ещё. Но с какой стороны ни смотреть на этот вопрос, он казался неприличным.
Вот с краю показалась речка, у берега которой Маша плакала, и где её нашла Мария Сергеевна полтора месяца назад. Вода текла такая же чистая и ровная, как и в тот раз, и, ихоть сейчас и не было Луны, в ней отражался серо-мрачный свет.
Прошло ещё полчаса и это место скрылось за поворотом реки. Они следовали параллельно ей, но на таком расстоянии, чтобы течение звучало не слишком сильно.
Девушке опять стало не по себе: они идут и ни слова не говорят; может, оттого, что и говорить нечего сейчас?
Теперь дорога пошла вверх; склон настолько крутой, что, учитывая его высоту в метров семь-восемь, не видно ничего дальше. Лишь одинокая берёзка выглядывает ветвями — живыми бойкими ветвями, словно природа решила показать свою красоту именно здесь.
Поднявшись наверх, Маша увидела семь деревянных крестов. У каждого росли цветы ровным прямоугольником спереди от каждого креста. Кладбище.
Папа рассказывал о том, что это такое, что древние так хоронили своих — ставили крест, как символ веры. Только увидев это собственными глазами, она смогла понять, что это значит для тех, кто хоронил.
Владимир Иванович, положив рюкзак на землю, кивнул усопшим головой и начал вырывать сорняки, изредка растущие между уветов. Мария Сергеевна достала из рюкзака маленькую стальную лопатку и, присев у одной из могил, принялась перекапывать землю — в некоторых местах цветы росли неровно — не к небу, а чуть в сторону.
«Давайте помогу» — сказала Маша, видя как много вокруг работы.
«Не надо, доченька. Сядь лучше рядом. Отдохни. Поговорим о чём-нибудь», — бабуля говорила так, что казалось, будто все слова, перед тем, как выйти наружу приподнимали некий камень, застрявший в горле.
Смотря на их глаза, на то, с каким усердием, они делили всё это, Маша почувствовала, как им это дорого, что это их потребность — ухаживать за могилами ушедших родных; что без этого им будет сложнее жить.
— Вы часто приходите сюда?
— Два раза в месяц… Надо почистить всё, чтобы было красиво. Им нравится, когда красиво.
Маша давно хотела узнать, сколько им лет, сколько они живут вместе, тяжело ли им, но как это сделать? Это же не спросишь просто так.
— Вот наша дочь Лена на меня совсем не похожа, в смысле внутренне, внешне-то есть немного: губы и щёки, а ещё нос… а вот внутренне — нет. Вова хотел, чтобы именно дочь была такая, как он. Так и получилось… А сыновья, наоборот, в меня оба. Интересно, правда?
«Правда», кивнула девушка.
— Вот… У нас трое детей… Все уже там… Им хорошо…
— Ваши дети уже умерли?
— Да… Ну вот могила Лены, вон там — Гави. И там — Коли.
Маша не сразу пришла в себя: вот это люди — сколько же они живут уже здесь?! Это просто невероятно.
— Пойди, доченька, посмотри, как там Владимир Иванович.
Маша еле поднялась на ноги, обошла ряд крестов и приблизилась к дедуле: «Вам помочь, Владимир Иванович?»
— Да нет, не надо. Спасибо, доченька. Ты лучше посиди рядом, поговорим о чём-нибудь.
Они как по нотам вместе живут, даже отвечают одинаково.
Теперь Владимир Иванович, вытащив из рюкзака кожаный бурдюк, стал поливать крест, протирая губкой; сорняки вокруг все уже повыдергивал — видимо, их было не так много.
«Вот это — Василий Иванович. Мой прадед, металлург… Я родился, когда его уже не было вживых. Никогда его не видел, а таким уважением проникся», — улыбнулся дедуля.
— Вы, наверно, очень давно сюда ходите?