Путь к власти

Она в красных шёлковых одеждах стоит внутри золотой клетки. Перед ней двое о чём-т спорят. А вокруг бескрайние поля и две громадные армии друг против друга, одни светлых доспехах, другие — в тёмных, и они настолько громадные, что всё кругом устлано их воинами, и нельзя понять, какая из них больше.

Те двое, что спорили друг с другом, не лидеры этих армий, но в высоких чинах, говорили на неизвестных языках, и такое впечатление, что каждый на своём, но оба понимали друг друга.

А Маша различает только одно слово, частно повторяемое ими — её собственно имя.

И вот они заканчивают спорить, останавливаются на мгновение и одновременно объявляют своим армиям.

Тёмный: «Партуху».

Светлый: «Портуди».

Маша очнулась в холодном поту и вся в слезах.

Этот мрачный мертвый свет, который гоняется по комнате.

Она сползла, почти свалилась с кровати и прижалась к краю: «Это невозможно терпеть! Они мою голову там разыгрывают!» Всё ходуном ходило внутри неё, и страх кругом: где чум, где все эти воины, где ужас, и всё это здесь!

— Господи, я не могу. Я не могу без него. Господи, прости меня. За что мне это? Что я сделала, что мне надо так жить? Почему ты не забрал меня вместе с ним?… Что я сделала не так?

Маша плакала, прячась в тени у кровати, и не хотел ни на что смотреть. Невыносимо на что-либо смотреть — настолько плохо, что тошнит. Стало не хватать воздуха, и дыхание участилось само собой.

Она открыла покрасневшие глаза и, поглядывая по стенам, через размеренное тяжёлое дыххание начала понемногу успокаиваться. С каждым вздохом, хоть и не становилось легче, но, по крайней мере, не становилось тяжелее.

Свыкнувшись с тяжестью, Маша приподнялась на колени, положила руки на кровать и, глядя на далёкую Луну, начала молиться.

Дыхание тихо и широко хватало воздух, но немного запыхалось — долго плакала.

— Любимый, я так соскучилась по тебе, а ты молчишь. Мне каждый день снятся кошмары, а тебя нет. Мне так тяжело…

«Машенька, любимая моя, — голос мужа, и запах его здесь, и сквозь свет видны его глаза. — Разве я оставлял тебя когда-нибудь?»

— Пожалуйста, не уходи. Побудь со мной хоть ещё чуть-чуть.

— Я здесь. Я с тобой. Я всегда с тобой… Как наш ребёнок?

— Я чувствую, он растёт. Он будет здоровый и сильный… Но мне тяжело, так тяжело без тебя. Почему Господь забрал тебя у меня?

— Это твоя судьба, Маша. Твоя судьба. И тебе надо это пережить. Прости меня, любимая, что всё так. Я виноват. Я не мог…

— Пожалуйста, перестань. Перестань винить себя. Тем более в том, что от тебя не зависит. Я знаю, что Господь хочет от меня. Я сделаю всё, если только ты будешь рядом, если только ты скажешь…

— Я люблю тебя, Машенька. Я с тобой.

— Я люблю тебя, милый.

Так до утра сидела Маша, на коленках у кровати, ни о чём не думала и собиралась в себе. Она чувствовала мужа рядом, а он был с ней, вдыхал в неё тепло и держал за руку.

Болотников

16 мая. Группа Хмельницкого покинул Кременчуг и двинулась в направлении Полтавы — по плану дойти до Бушенки и, повернув на север, добраться до Решетиловки.

Прикрывать отход осталась 3-я рота Болотникова, состоящая из трёх взводов: 25-й Живенко, 37-й Космогорова и 11-й Раньерова, 2-е санитарное отделение доктора Шварценберга, а также трое из Спецназа: Долгатов, Мокрый и Северский — всего 133 человека.

Ранее-ранее утро: в глазах ещё слипается. Болотников сидел в подвале командного пункта — после отъезда основных сил его подразделение перебралось именно сюда, в крайнюю часть города, откуда на север вела дорога к Полтаве.

Вокруг, главным образом, сыро, но здесь так было и раньше: после ухода Виктора со стены убрали его знамя — сокол, стремительно атакующий добычу; голова обращена вниз, крылья и хвост вверх, древний символ Рюриковичей, а также здоровенную стальную булаву — древний символ власти. Славяне ценят свои традиции, а, когда дело доходит до критической, а то и вовсе катастрофической ситуации, всё, что имеет сколь-нибудь весомую ценность, оказывается под особым присмотром и уж тем более — исторические знаки и символы.

В итоге остались стул, стол, экстра-лампа (пожалуй, самое достойное, после лекарства от рака, изобретение древних — потрясти минуту, и горит почти час) и самый важный предмет — карта. Достаточно крупного масштаба она изображала весь город, включая наиболее существенные места: окопы, минные заграждения и указанные по номерам дома с их назначением. В нынешний участок обороны входило 16 домов плюс четыре дозорных дома вне его.

Помимо всего прочего, на столе лежало, только что вынутое Болотниковым из кармана письмо, которое надлежало открыть через 15 минут после выхода из города основных сил. Письмо вручил Зубрилов. Прошло почти полчаса, а оно всё было запечатано: Серёга чувствовал нечто чересчур неприятное в его содержании и хотел полностью отойти от сна перед его прочтением. Времени прошло не мало, а бодрость всё не приходила.

«Я и без того нарушаю приказ… Может, там вообще сказано, что нас тут уже не должно быть» — подумал майор и вскрыл конверт.

«Майору Болотникову

Лично и строго секретно.

Сжечь после прочтения.