Путь к женщине (сборник)

   Профессор подал ему "Охранную Грамоту".

  -- Нет-нет, -- улыбнулся старичок. -- Вы нам командировочку дайте! А это -- что! Без командировки мы не имеем права вас на курорт назначить.

  -- Да я и не желаю назначения на курорт, -- сказал профессор. -- Я только хотел бы получать свой ежемесячный академический паек.

  -- А если не желаете на курорт, -- обрадовался стари­чок и уже, шаркая по столу глазами, приступил к другим очеред­ным делам, -- тогда толкнитесь в собес. Это скорей всего там...

  -- Я и думал туда пройти. Мне уже говорили.

  -- Конечно, это там.

   Отдел социального обеспечения произвел на профессо­ра впечатление учреждения крайне бедного. В громадной ком­нате, бывшем оптовом магазине, помещалось несколько подот­делов, и профессор долго ходил взад-вперед по этому застав­ленному столами манежу, разыскивая свой подотдел.

   -- Не к тому столу! -- едва он останавливался перед

каким-нибудь столом, оглушительно кричали ему со всех сторон,

и в спину, и в лицо, и с боков. -- Не к тому столу!

   Он поворачивался и шел в обратную сторону. Наконец он нашел' нужный ему подотдел.

  -- Скажите, вы инвалид? -- спросил его страшно исто­щенный молодой человек, у которого на месте левой руки болтался пустой рукав френча,-- "Грамота"? Мне нечего смот­реть "Грамоту", вы скажите: вы больной?

  -- Нет... Я ученый.

  -- Это что! Это нам мало интересно. Вот если бы вы были больной! Достаньте такую бумажку, что вы инвалид или больной, тогда приходите. Все дело в бумажке, без бумажки мы ничего не можем вам сделать. Следующий, кто там?

   И, обращаясь к следующему посетителю, однорукий тем же деловым голосом спрашивал:

   -- Вы инвалид? Вы больной?

   Когда профессор вышел из этого помещения на двор, из груди его вырвался тяжелый вздох. Как, однако, все это трудно!

   И он почувствовал, что увязал все глубже и глубже.

   Там же, во дворе, под столетней акацией, вокруг молодого расторопного малого, по виду лавочника или приказчика, как вокруг святого, дающего исцеления, толпился и дрался костыля­ми, отталкивая друг друга, разный убогий народ: дряхлые стари­ки, глухие старухи, хромые, безрукие, слепые, с обезображенными лицами, в струпьях, перевязках, на костылях. И всем им он бойко и четко давал советы, куда кому толкнуться: тому -- туда, друго­му -- туда...

  -- Вот спасибо! -- то и дело раздавались благодарности уходивших, получавших советы. -- Дай бог тебе здоровья! Роди­телям твоим царство небесное!

  -- А мне! А мне куда! -- наседали на него со всех сторон убогие и изобличали друг друга: -- А у этого дом свой, а он тоже ходит побирается! А этот тоже богатый!

   От тесноты, от жары, от спешки малый разопрел, то и дело снимал с головы мужицкий картуз и вытирал платком со лба пот.

   Профессор заинтересовался зрелищем и подошел по­ближе.

   -- А вам чего, папаша? -- сразу заметил его остроглазый малый и окликнул его через головы калек: -- Тоже какое-нибудь дело?

   Профессор сделал уклончивое движение и улыбнулся.

   -- Нет, отчего же, папаша, -- настаивал малый услужливо. -- Здесь совеститься некого!

   Сделав выпученно-внушительные глаза, он что-то шепнул в толпе и протиснулся от акации к профессору. Толпа калек молча ему повиновалась, подавляя в себе недовольство.

   Серебряков в двух словах рассказал малому о своем деле.

   -- А-а, -- в секунду сообразил тот. -- Вы профессор, стало быть, учитель, научаете детей. Тогда вам больше некуды, как в наробраз.

  -- А не сюда, не в собез, -- указал рукой назад, на здание собеза профессор.

  -- Ни в коем случае! - почти что закричал ротастый малый. -- Только в наробраз! Вроде по своей специальности! И там все-таки более гениальные люди сидят! А здесь кто!

   И он скривил по адресу собеза жалкую гримасу. Профессор на другой день шел в отдел народного обра­зования и по пути спрашивал себя, на самом деле почему ему не пришло в голову сразу пойти в этот отдел? Ведь по существу этот отдел ближе всего к нему!

  -- Вам надо обратиться к управделами наробраза, к това­рищу Модзалевскому, -- сказала профессору машинистка из этого отдела.

  -- А почему не к заведующему? - спросил профессор.

  -- У нас не заведующий, а заведующая, барышня, това­рищ Финк, -- объяснила машинистка. -- Но к ней очень труд­но добиться. У нее в комнате все время комиссии: комиссия за комиссией. И сейчас заседает комиссия. Вчера была ко­миссия о беспризорных детях, а сегодня о дефективных... Там сейчас у нее много народу: педагоги, врачи, народные судьи, начальник тюрьмы, смотритель арестного дома...

   Товарищ Модзалевский, высокий, худощавый, бледный брюнет, с напудренным лицом и черными быстрыми глазами, франтовато одетый, просмотрел заглавные строки "Охранной грамоты", кисло покосился на убогий наряд неряшливого, об­росшего волосами профессора, похожего в этот момент на ста­рого деревенского мужика, бросил ему обратно на край стола недочитанную до конца "Грамоту" и, возвращаясь к своим прерванным занятиям, нервно подергивая левой щекой, про­изнес в стол:

   -- Сам, сам, сам пусть придет! Почему сам не пришел!

   -- Я и есть сам, -- сжимаясь ответил профессор.

   Модзалевский устремил на него серьезный проверяющий взгляд.