Фирма рыбопромышленника Андросова в свое время пользовалась громадной известностью, в особенности после того, как дала знать о себе всему миру нашумевшим судебным процессом о так называемых "рыбных кладбищах". Весна 1899 года отличалась на Каспии небывалым ходом рыбы. Неводы Андросова давали ему такие уловы, что у него не хватало ни рабочих рук, ни хранилищ, ни транспортных средств, чтобы перерабатывать всю эту рыбу. Сократить же выловы он никак не соглашался, хорошо зная, что тогда эта рыба попадет в неводы других купцов, его конкурентов, промысла которых были расположены на том же рыбьем "тракте". И вот Андросов роет в окрестностях промысла ямы и закапывает в них свои колоссальные уловы. В течение апреля он успел выкопать сто восемьдесят пять могил и похоронить в них миллионы пудов живой рыбы, когда "высочайше учрежденная комиссия по борьбе с чумной заразой под председательством принца А. П. Ольденбургского" возбудила против него судебное дело. На суде, защищая себя, Андросов, неожиданно для всех, вскрыл, что и другие "торговые дома" рыбопромышленников в борьбе друг с другом прибегали к точно таким же "рыбным кладбищам"...
И хотя почти за столетний срок существования Андросовского завода Каспийское море успело отойти от него -- отодвинулось на несколько километров к югу, -- и завод стал походить больше на речной, чем на морской, тем не менее и теперь волго-каспийские колхозники ближайших рыбацких колхозов, из путины в путину контрактуемые заводом, поставляли ему рыбье свежьё как с моря, так и с реки.
На этом крупнейшем в районе государственном предприятии, недавно переоборудованном по последнему слову рыбопромысловой техники, рыба-сырец перерабатывалась в специальных цехах всеми известными способами: солилась, сушилась, коптилась, мариновалась, замораживалась...
Рыбу подвозили к заводу и в переработанном виде отвозили от него все четыре времени года. И когда ни заглянешь в его цеха, они всякий раз радовали глаз своим неизменно широким размахом, неустанно веселым кипением. А ранней весной и поздней осенью -- в периоды наибольших уловов -- за горами рыбы в цехах не было видно людей. Завод весь был завален рыбой, точно похоронен под ней. И казалось, что ему уже никогда не выкарабкаться из-под нее, как из-под могильного холма. А рыбу продолжали подвозить еще... Однако проходили дни, и эта подавляющая масса сырья, вся, до последней рыбешки, пройдя сквозь цеха, в конечном счете прекраснейшим образом распределялась органами Наркомснаба между рабочими потребителями таких далеких отсюда индустриальных центров, как Ленинград, Москва, Харьков...
Андросовский, входивший в общую систему рыбозаводов "Волго-каспийского госрыбтреста", являлся едва ли не единственным предприятием треста, вообще не знавшим, что такое прорыв. Даже нордовые и норд-вестовые "отбойные" штормы на море; зюйд-остовые напористые "вздышки" Каспия, сопровождаемые наводнением на берегах всех семидесяти пяти Волг; внезапная ломка календарных погод, как и прочие неотвратимые стихийные бедствия, так пагубно влиявшие на загруженность других рыбозаводов, и те почти совсем не отражались на годовых финансовых итогах удачливого завода.
Необыкновенные успехи Андросовского, конечно, были известны всему рыбопромысловому Волго-Каспию. И всюду их объясняли только тем -- в том числе и сами андросовцы, -- что этому рыбозаводу до поры до времени просто везло. Говорили с тщательно скрываемой завистью: "Вот не пойдет одну путину рыба, и счастье Андросовского полетит в тартарары".
Однажды в одну из путин по невыясненным причинам рыба на самом деле обошла тот район, который облавливали рыбаки-колхозники, прикрепленные по договору к Андро-совскому.
-- Накаркали, -- говорили андросовцы о своих недоброжелателях.
На языке официальной рыбопромышленности то, что случилось, называлось "невыход рыбы". "Невыходы" бывают общие, охватывающие весь водоем -- все море или всю реку, -- и частичные, местные. Тут был, конечно, только частичный, местный. Рыба валила густо, валила как по трубам по всем остальным семидесяти четырем Волгам, кроме одной этой, семьдесят пятой, Андросовской. То же самое явление, такой же "невыход", наблюдался и в открытом море, на всем обширнейшем предустьевом водном пространстве против Андросовского. Там тоже рыба -- как вымерла.
Овладевало неприятное, тревожное чувство, когда на этом, самом богатом рыбой участке Волго-Каспия, вдруг поднимали из воды порожнюю, чистую, даже не загрязненную илом и травой сеть. Хотя бы одна, хотя бы какая-нибудь, самая маленькая, самая негодная малявка застряла в ячее сетки. Ни одной. Никакой. Ничего живого. Никаких признаков того, что тут когда-нибудь жила и вообще может жить рыба. Водоросль "верблюжатник", обыкновенно забивающая собой клетки ячей, и придонное насекомое "стонога", вроде морской блохи, пожирающее нитку сетки, -- и те исчезли.
Странной игре природы разные люди Андросовского поселка давали разные объяснения.