– Ну вот, юноша. Разволновались, – Злоглазый от всей души приложил начальника между лопаток. – И чего беспокоиться? Занимается человек своим делом – и пусть занимается. Собирает своим клювиком всякий мусор – и пусть собирает. А то, что на сторону его выбрасывает, так и пусть. Главное, что ничего опасного не видит. И не увидит. А если вдруг всё же увидит, всё равно никому рассказать не сможет. Потому как немолодой он уже, восьмой десяток разменял, вот сердечко у него и не выдержит. Слабенькое у него сердечко. Старенькое. Побаливает.
– Но…
– Другого пришлют, брат Зорнис. Просто пришлют другого. Если, конечно, не заподозрят, что этот не просто так умер. Но не заподозрят. Я Люреху давно уже сердечко это самое подлечиваю. Пошаливает оно у него из‑за снов, – довольно улыбнувшись, Тервиз закрыл глаза и подставил лицо солнцу. – Плохих снов. Страшных. В которых нежить его по храму гоняет.
Представив, что мог навеять шпиону Злоглазый, настоятель поёжился и тут же услышал сочувственный голос некроманта:
– Замёрзли, юноша? Ну, пойдёмте внутрь. А про мальчика потом договорим…
* * *
– Жаль, что ты погоду предсказывать не умеешь, – буркнул орк, вползая в заваленную снегом палатку. – Знать бы, когда это дерьмо закончится, всё легче ждать было бы. А то прямо как в родной степи.
– А что в родной степи? – Лиртво лениво приоткрыл один глаз. – У вас же шаманы. Они‑то, говорят…
– Гобла с два они что говорят! – рыкнул сержант. – Если просто так… Нет, предупредить‑то предупредят, чтобы кто сдуру никуда не попёрся, – Шурраг аккуратно стянул облепленный снегом плащ, осторожно встряхнул и отложил в сторону, – а вот когда закончится… Хочешь знать – готовь подарок. И не пустяк какой‑нибудь, а овцу, например. Или козу. Или…
Что‑то тяжёлое шлёпнулось на крышу палатки, прервав монолог наёмника. Тот, сбившись с мысли, помолчал немного и полез на своё место, стараясь не зацепить небольшой светящийся шарик, висящий в воздухе. Некоторое время Мясник следил за ним, а потом неожиданно спросил:
– У тебя голова не болит?
– Голова?! – удивился зеленошкурый, прислушался к себе и кивнул: – Есть немного. А что?
– То‑то, я смотрю, злой ты, – хмыкнул целитель, вытащил из лежащей за головой сумки какую‑то палочку и протянул: – На, погрызи. Горько, но болеть перестанет. Только слюну глотай, а не сплёвывай.
– Я от безделья злой, – проворчал Шур, взяв палочку и поднеся её к носу.
– Угу, – кивнул маг, – часовых по такой погоде не выставили, вздрючить некого…
– И это тоже, – кивнул сержант, укладываясь на спину. – Но самое обидное – до деревни часа три оставалось. Там нас знают. И остановиться есть где. И вдовушки нестарые имеются… – он наконец‑то сунул лекарство в рот и принялся меланхолично жевать.
– Слушай, – Лиртво повернулся на бок и подпёр голову кулаком, – а почему господин Антир хотел у меня траву купить? Он разве у эльфов не покупал?
– А духи его знают! – отозвался Шурраг после недолгого раздумья. – Нет, наверное.
– А почему?
Орк хмыкнул:
– Может, дорого, а может, просто не продали… Знаешь, Лир, я вот у ушастых пожил, хотя и немного. Учил меня ушастый. Путешествовал с ушастыми… А всё равно их не понимаю. Могут запросто подарить что‑нибудь дорогое, а за дешёвку какую‑нибудь так цену задрать…
– Не про‑да‑ли… – задумчиво протянул Мясник. – Но ведь нашим… То есть тем, за хребтом, продают?
– И на поводке держат. Долгой жизнью. И ваши… то есть те, за хребтом, к ним не лезут, – в голосе клыкастого прозвучала явная насмешка.
– И меня тоже на поводок посадить хотят?
– Не, – сержант вытащил изо рта палочку и принялся изучать размочаленный конец. – Это я Ирса попросил. Хотел посмотреть, как ты себя поведёшь.
– И как?
Шурраг повернулся к целителю и посмотрел в глаза:
– Нормально, Лир. Добычу с тобой можно делить.
– Ну спасибо! – Мясник откинулся на спину и опустил веки.
– Молодой ты ещё, – хмыкнул орк, тоже отворачиваясь. – Потому сейчас и обиделся. На пустом месте.
– На пустом?!
– На пустом… – Шур снова вытащил палочку и прислушался к себе. Головная боль прошла. Немного подумав, сержант сунул огрызок в висевший на поясе мешочек со всякой мелочью и прикрыл глаза – до ужина далеко, делать нечего, можно подремать. А Мясник… пусть обижается. Попутешествует ещё, наберётся жизненного опыта – и поймёт. Когда‑нибудь. Если не погибнет раньше.
* * *