– Он что, просто подумал о ком-то плохо? – внутри у Кана стало пусто, прохладно, словно в доме, в котором много лет никто не жил. – Ничего не украл. Никого не убил. Его судят за мысли?
– Э-э, зря ты так! – запетушился Сербик. – Такие мысли опаснее всего! Вот посуди сам, если бы каждый урод с окраин начал так думать, через недельку-другую ему бы надоело свои думы обмусоливать, и он принялся действовать бы. А что тогда? Вот именно – они бы все к нам поперлись, и тогда бы совсем житья не стало. У этих отбросов свое место, вот пусть там и сидят. А начнут думать – к столбу их! – весело закончил он.
Простая, как заячье дерьмо, житейская философия Сербика была в его глазах непробиваемой.
– Если бы не мыслелов, нас бы уж давно здесь не было – все бы повымерли. Он шибко умный, пусть и юродивый. Наш главный держится за него, будто тот из золота сделан. Да и вообще, никакого суда, дело задохлика давно решенное. Не жилец он. Пойдем, нечего тут стоять, а то вон, народ уже смотрит.
Народ действительно смотрел во все глаза, правда, Кан перестал замечать их взгляды. Его притягивал, точно магнит, паренек, привязанный к столбу. Сложно было поверить, что за этим обреченным, испуганным лицом прячутся бунтарские мысли. Может, он просто хотел жизнь получше?
Кан не замечал не только взгляды толпы, но и один особенно внимательный взгляд. Два больших изумрудных глаза не отрываясь смотрели на него. Вдалеке, у стены лабиринта, на коленях жирного мужика с заячьей губой, сидела юная девушка. Она была красива, стройна. Хотя, может это на фоне жирдяя ее красота расцветала. Мужик рассеянно поглаживал ее по голове, будто домашнего зверька. Девушка до этого момента слегка кривилась при каждом прикосновении, а тут точно оцепенела. Жирдяй почувствовал это. Он сгреб ее одной рукой за волосы, дернул, что-то прорычал ей в лицо, брызгая слюной, а затем отпустил. Прежняя покорность вернулась к девушке. Она снова стала податливой, теплой, но старалась не терять странника из виду.
Глава 5
– Эй, странник, иди сюда!
Кан повернулся на голос, почувствовал, как напрягся и засуетился Сербик. В стороне, у покосившегося сарая сидела компания выпивох. Они лакали мутную жижу из глиняных кружек. Окликнувший Кана был поуродливее Сербика, а значит, занимал более высокое положение.
– Иди-иди, – басовито добавил незнакомец, окинув Кана хмельным взглядом, – мы тебя угостим, пока не началась потеха.
Мужик махнул искалеченной, странно удлиненной рукой на паренька, привязанного к столбу.
– Отвали, Гурт, – ощерился Сербик. – Я первым его встретил!
– Эй, Сербик, иди-ка ты хромой козе хрен пинай!
Толпа вокруг Гурта расхохоталась.
– Зря ты так, Гурт, – мелкозубо ухмыльнулся Сербик. Глаза его сыпали искры. – Пожалеешь, ой пожалеешь, пьяная рожа.
– Иди-иди, Сербик, не сотрясай воздух, – Гурт перевел хмельной взгляд на Кана. Вид его стал покровительственным, важным. – Ну, чего стоишь? Айда к нам! Ох, сейчас потеха начнется!
Кан не сдвинулся с места. Его внимание снова привлек паренек у столба. Сербик куда-то незаметно исчез.
Толпа гудела, нарастала, обступала повозку Кана. Каждый хотел потрогать невиданные вещицы, торчащие из ноши, а может, и умыкнуть одну. Однако Кан лишь изредка проверял, чтобы ничего не стащили. Гомон у сарая, где выпивал Гурт с дружками, усилился. Боковым зрением Кан заметил, как Гурт соскочил со скамьи и… стал ниже. У него не было обеих ног. Передвигался Гурт на маленькой тележке. Когда он подъехал, Кан услышал его басовитое покашливание.
– Эй, странник, будь добр, не отворачивайся, когда тебе предлагает выпить староста, понял?
Кан искоса посмотрел на Гурта, оценил обстановку, и отвернулся. Гурт начинал закипать. Давно его так не оскорбляли, особенно какой-то вшивый странник.
В другое время Кан постарался бы сгладить свою грубость, ведь ему нужны были новые сапоги, сушеные грибы, пара ножей и свежее дерево. Но сегодня он был сам не свой. У Кана из головы не шел «мысленный преступник». Он все смотрел на него, время от времени отвлекаясь на кипящую неприязнью толпу. Как он посмел, этот недоносок с окраины покушаться на спокойную жизнь людей высшего сорта?! Надо научить его, чтобы другие боялись даже мысль допустить! Да, надо проучить, наказать, запретить!!!
У Кана внутри разрасталось нечто, чего он раньше не чувствовал. Словно то был пузырь для