– Беру свои слова обратно. – Жрец посмотрел на нее. – Ты правда уезжаешь?
Шаллан кивнула:
– Кабзал, мне жаль… Я не та, за кого ты меня принимаешь.
– Я принимаю тебя за красивую и умную женщину.
– С «женщиной», по крайней мере, ты не ошибся.
– Твой отец болен, верно?
Она не ответила.
– Я понимаю, что ты хочешь вернуться и быть рядом с ним, – продолжил Кабзал. – Но ты ведь не собираешься навсегда забросить учебу. Ты вернешься к Ясне.
– А она не будет сидеть в Харбранте вечно. Последние два года принцесса почти все время путешествует с места на место.
Он отвел взгляд и, пока платформа поднималась, смотрел куда-то вперед. Вскоре им пришлось сменить подъемник, чтобы вознестись еще на несколько этажей.
– Мне не следовало проводить с тобой так много времени, – наконец произнес Кабзал. – Старшие ревнители думают, я слишком отвлекся. Им не нравится, когда кто-то из нас начинает интересоваться жизнью за пределами ордена.
– Ты ведь имеешь право ухаживать за кем-то.
– Мы собственность. Человека можно наделить каким-нибудь правом, а потом настоятельно рекомендовать воздерживаться от использования этого права. Я пренебрегаю работой, не подчиняюсь приказам вышестоящих… Уделяя тебе больше внимания, чем следовало, я навлек на свою голову неприятности.
– Я тебя об этом не просила.
– Но и не запрещала.
Девушка не нашлась с ответом, но ощутила растущую тревогу.
Даже панику, желание убежать и спрятаться. В отцовском особняке, проводя год за годом почти в одиночестве, она и не мечтала о подобном. «Значит, вот как это происходит? – подумала она, чувствуя, как усиливается паника. – Вот как рождается связь между мужчиной и женщиной?» Она приехала в Харбрант, зная, чего хочет. Как же ее занесло туда, где можно случайно разбить кому-то сердце?..
И, к собственному стыду, Шаллан поняла, что будет скучать по науке больше, чем по Кабзалу. Наверное, это свидетельствовало о том, что она ужасный человек? Ревнитель ей действительно нравился. Он такой милый. Интересный.
Кабзал устремил на нее взгляд, полный тоски. Он как будто… Буреотец, да ведь он, похоже, и впрямь влюбился. Разве ей не следует ответить взаимностью? Вряд ли. Просто нужно собраться с мыслями.
Когда подъемники Паланеума доставили их на самый верх, она почти бегом понеслась в Вуаль. Кабзал следовал за ней. Чтобы попасть в альков Ясны, надо было опять воспользоваться подъемником, и она вскоре вновь оказалась с ним в замкнутом пространстве, точно в ловушке.
– Я мог бы отправиться с тобой, – мягко предложил Кабзал. – В Йа-Кевед.
Паника Шаллан разрасталась. Она была с ним едва знакома. Да, они частенько болтали о том о сем, но едва затрагивали важные темы. Если Кабзал покинет орден, его понизят до десятого дана – почти до темноглазого. Ни денег, ни имени, такое же бедственное положение, как и у ее семьи.
Ее семья. Что скажут братья, если она привезет с собой чужака? Еще одного мужчину, который станет частью их проблем и окажется посвященным в их секреты?
– По твоему лицу я вижу, что это невозможно, – проговорил Кабзал. – Кажется, я неверно истолковал кое-какие очень важные вещи.
– Нет, дело не в этом, – быстро ответила Шаллан. – Просто… Ох, Кабзал. Ты пытаешься разобраться в моих поступках, в то время как я сама себя не понимаю. – Она коснулась его руки, вынуждая повернуться к себе. – Я была с тобой нечестна. И с Ясной. И, что сильнее всего злит, с самой собой. Прости меня.
Он пожал плечами, старательно изображая равнодушие:
– У меня хотя бы будет набросок. Ведь будет же?
Шаллан кивнула, и подъемник наконец-то остановился. Она направилась по темному коридору, Кабзал шел следом с обоими фонарями.
Ясна с интересом глянула на ученицу, когда та вошла в их альков, но не спросила, что отняло у нее так много времени. Собирая рисовальные принадлежности, Шаллан вдруг почувствовала, что краснеет. Кабзал замешкался в дверях. Он оставил на столе корзинку с хлебом и вареньем. Та была все еще накрыта салфеткой; Ясна не прикоснулась к подарку, хотя он всего лишь желал с ней помириться. Поскольку принцесса ненавидела варенье, могла бы попробовать хлеб.
– Где мне сесть? – спросил Кабзал.
– Стой, где стоишь. – Шаллан уселась и пристроила на коленях альбом, придерживая его укрытой защищенной рукой.
Девушка посмотрела на ревнителя, который стоял, упираясь одной рукой в дверную раму. Обритая голова, светло-серое складчатое одеяние с короткими рукавами, подпоясанное белым кушаком. Смущенный взгляд. Она моргнула, снимая Образ, и начала рисовать.
Это был один из самых неловких моментов в ее жизни. Шаллан не сказала Кабзалу, что он может двигаться, и ревнитель замер. Даже не говорил. Возможно, опасался этим испортить набросок. Рука художницы дрожала, порхая над листом, хотя ей, к счастью, удалось сдержать слезы.
«Слезы, – подумала она, последними штрихами намечая стены вокруг Кабзала. – Почему мне хочется плакать? Это ведь не меня только что отвергли. Ну хоть один раз я могу вести себя разумно?..»
– Вот, – произнесла она, выдергивая страницу и протягивая ему. – Он размажется, если не покрыть лаком.