Путь королей

– Я хотела сказать, – вновь заговорила Данлан, – что сомневаюсь в том, что Садеас желает начать войну. Если бы он пошел против твоего отца столь очевидным образом, именно это бы и произошло, верно?

– Бесспорно.

– Возможно, потому он и сдержался.

– Даже не знаю… – сказал Тораль. – Он мог бы опозорить твою семью, не нанося прямого удара, – к примеру, намекнуть, что вы не сумели защитить короля в силу своей небрежности и тупости, но при этом не имеете отношения к попытке убийства.

Адолин кивнул.

– Это бы все равно могло привести к войне, – возразила Данлан.

– Возможно, – согласился Тораль. – Но, Адолин, тебе придется признать, что репутация Черного Шипа в последнее время… далека от впечатляющей.

– Что ты имеешь в виду? – резко спросил юноша.

– Да ладно тебе. – Тораль взмахнул рукой и поднял чашу, чтобы ее наполнили. – Не нуди. Ты знаешь, о чем я, и знаешь, что я не желаю тебя оскорбить. Да где эта служанка?

– Кто бы мог подумать, – подхватил Джакамав, – что после шести лет здесь у нас все еще не будет достойных винных лавок…

Инкиме и это показалось смешным. Она начинала всерьез раздражать Адолина.

– С репутацией моего отца все в порядке, – бросил он. – Или ты не слышал о наших последних победах?

– Достигнутых при помощи Садеаса, – заметил Джакамав.

– Как бы то ни было, достигнутых, – возразил Адолин. – За эти несколько месяцев мой отец спас жизнь не только Садеасу, но и самому королю. Он храбро сражается. Несомненно, любой может убедиться, что слухи, которые о нем ходили ранее, абсолютно беспочвенны.

– Ну ладно-ладно, – сказал Тораль. – Не надо сердиться, Адолин. Мы все согласны с тем, что твой отец – замечательный человек. Но ты же сам жаловался нам, что хочешь его изменить.

Адолин погрузился в изучение вина в чаше. Оба приятеля за его столом были в нарядах, на которые Далинар Холин глядел с неодобрением. Короткие куртки поверх ярких шелковых рубашек. На шее Тораля красовался желтый шарф из тонкого шелка, еще один такой же был повязан на правом запястье. Это было довольно модно и выглядело куда удобнее мундира Адолина. Далинар бы сказал, что ще голи смотрятся глупо, но временами моде и полагалось быть такой. Дерзкой, необычной. Было что-то воодушевляющее в том, что бы вы зывать интерес окружающих своей одеждой, поддаваться сменам стиля. До того как Адолин присоединился к отцу на войне, ему нравилось каждый день придумывать себе новый наряд. Теперь у него осталось всего два варианта: летний китель и зимний китель.

Наконец-то прибыла служанка с двумя графинами вина, в одном было желтое, в другом – темно-синее. Инкима хихикнула, когда Джакамав наклонился к ней и что-то прошептал на ухо.

Адолин поднял руку, запрещая служанке наполнять свою чашу.

– Теперь я не уверен, что хочу, чтобы мой отец изменился.

Тораль нахмурился:

– На прошлой неделе…

– Знаю. Это было до того, как он спас Садеаса у меня на глазах. Каждый раз, когда я забываю о том, насколько мой отец потрясающий, он делает что-нибудь этакое и доказывает, что я один из десяти дурней. Когда Элокару угрожала опасность, вышло то же самое. Возникает ощущение, что мой отец… действует лишь в том случае, когда что-нибудь его по-настоящему волнует.

– Звучит так, дорогой Адолин, будто война его совсем не волнует, – заметила Данлан.

– Отнюдь, просто он предпочитает спасать Элокара и Садеаса, а не убивать паршенди.

Остальные сочли объяснение достаточным и перешли к другим темам. Но Адолин понял, что никак не может отвлечься от этой мысли. В последнее время ему было неспокойно. Во-первых, из-за того, что он ошибся по поводу Садеаса; во-вторых, из-за того, что у них появился шанс разобраться в том, были видения правдивыми или нет.

Адолин чувствовал себя в ловушке. Он подталкивал отца к тому, чтобы тот подверг сомнению собственное душевное здоровье. Теперь же, как они договорились во время последней беседы, почти согласился принять его отречение, если видения окажутся ложными.

«Все ненавидят ошибаться, – подумал Адолин. – Только вот мой отец сказал, что готов признать ошибку, если так будет лучше для Алеткара». Мало кто из светлоглазых согласился бы признать себя безумным ради общего блага…

– Возможно, – проговорила Эшава. – Но как быть с его глупыми ограничениями? Я считаю, ему и впрямь следует отречься.

Адолин вздрогнул:

– Что? Что ты сказала?

Эшава бросила на него взгляд:

– Просто проверяла, следишь ли ты за разговором.

– Нет. Повтори, что ты сказала.

Она пожала плечами и посмотрела на Тораля.

Тот подался вперед:

– Адолин, полагаю, ты не думаешь, что в военных лагерях игнорируют происходящее с твоим отцом во время Великих бурь. Люди говорят, из-за этого ему следует отречься.

– Глупости, – твердо возразил Адолин. – Учитывая, насколько он успешен в бою.

– Отречение, конечно, было бы слишком сильной мерой, – согласилась Данлан. – Хотя, Адолин, мне бы и в самом деле хотелось, чтобы ты убедил отца ослабить эти глупые ограничения, от которых страдает весь наш лагерь. Ты и другие мужчины из Дома Холин вновь смогли бы по-настоящему влиться в общество.