Путь Лоботряса (СИ)

Лагеря и сборы мало чем отличались от "военки" вообще. Так ведь назывался у студентов военный день. Еженедельное Восьмое марта для студенток. Разве что без цветов, подарков и поддатых мужичков. Но им и так было неплохо. Я, конечно, имею в виду студенток, а не студентов. Единственно - слишком часто, они и забыли в конце концов, что это драгоценный дар, считали своим законным правом. Да бог с ними.

Поговорим о мужчинах. Остриженных, охаянных парнях, попадающих еженедельно из царства науки и техники в казарму. А особенно в "первый учебный цикл", так по военно-кафедральному именовался второй институтский курс. Тут были все главные прелести : ать-два, как стоишь в строю, шагом марш, "Я на вас, товарищ студент, просто поражаюсь". Один из афоризмов незабвенного капитана Гашенки.

Кто жил в измайловской общаге, особенно девчонки да иностранцы, наивно считают черным символом военки своего коменданта Гуркина. Ласло Пандур говорил: "Мы его называем Дуркин", и искренне считал, что это очень позорная кличка. Истинно русские люди находили в своем лексиконе куда более злые эпитеты и обороты, но всё равно. Гуркина может ругать тот, кто никогда не знал Гашенко.

Гашенко не ругали, как Гуркина, на него в остолбенении таращили остекленевшие глаза. В мозгу торчал неразрешимый вопрос, неужели в этом мире всё нормально? Если да, то почему мы попали сюда, или каким образом на институтскую кафедру занесло этого невероятного в своих высказываниях капитана. Что вообще творится на свете? Военный день всё же кончался, изумление по дороге домой выходило истеричным смехом, но на ругания или пересказ просто не хватало моральных сил. И фантазии. Трудно было придумать что-то более обидное для капитана Гашенко, чем то, в чем он подавал себя сам. Его просто цитировали.

"Чем бы дитя не игралось, лишь бы не тешилось". "Вы нам тут показываете сон рябой кобылы". "Выйти из строя, кто здесь выше меня. И по уму, и по образованию". "Киреев, вы в какой армии служили?". "Завелась Контр Банда". "Если Жумаханов сдаст зачет, я ему позволю плюнуть себе на лысину". "Как идет атака? С лозунгом соответствующим - за родину, за партию. У окопов противника автоматы на изготовку, если кто добежал.... Потери неизбежны". При объяснении системы "Улитка", он пытался несколько раз разбить квадрат на девять клеточек (три на три). Получалось шестнадцать. Наконец капитан положил мел, повернулся так, чтобы заслонить собой злополучный квадрат и резюмировал: "Ладно. На экзамене этого спрашивать не будут, а вам все равно не объяснишь". В завершение остается добавить, что латинскую G в наименовании американской винтовки он называл во всеуслышание "Цэ с крючочком".

Может быть, эти фразы в пересказе и не выглядят такими уж нелепыми и смешными. Но вообще-то они вырваны из оттеняющего их контекста и лишены самого главного - исполнения автора. К слову сказать, мы совсем не иронизировали по поводу его украинского акцента, в общем-то с русской грамматикой у Гашенко всё было благополучно. В армии ведь говорили по-русски. Да и любой акцент или дефект тут же забывается, если человек говорит умно и по делу. А у капитана Гашенко вроде бы все правильно, и строго по уставу, а нет-нет да чего-нибудь брякнет.

Поэтому майор Гуркин (он провел у нас пару занятий, подменяя Гашенко) совсем не оправдал наших ожиданий и опасений. Слухи-то и тогда о нём ходили - о-го-го! А тут ничего особенного: вполне может связать два слова, и даже больше. Ну, нетерпим! Ну, громогласен! Так кого этим удивишь на военной кафедре? Ведь даже сам начальник первого цикла - полковник Катровский, при официальном поздравлении нас от лица кафедры с 23м Февраля не сдержался и начал орать: "Сейчас водку будете жрать за Красную Армию, а служить не хотите!".

Так что Гуркину не удалось затмить нашего Гашенко. Наоборот, мы майора даже немножечко, капельку, зауважали. Такая же метаморфоза произошла попозже с подполковником Качуром. Пришел - поразил своей грамотностью. Не отошли же еще от Гашенко... Но потом постепенно добавлялись новые майоры, подполковники, и тем более лейтенанты. Ив. Ив. Качур блек, тускнел, окрашивался в уже знакомый сапожно-гимнастерный цвет, а к "третьему циклу" выглядел в наших глазах в той же компании, где-то по соседству с Гуркиным и Гашенко.

Конечно, можно много зубоскалить над тучностью капитана Лобахина, странной замкнутостью и отрешенностью подполковника Волынца, пофигизмом майора Захарова, внезапными перепадами либерализма и дотошной придирчивости старшего лейтенанта Фильшина.... Но! В этом ли дело?

Лобахин, например, был умнейший мужик и далеко бы пошел, отнесись к своей карьере серьезно, без заскоков и загулов. Неплохо выглядели и самые младшие по чинам Сергей Кузнецов и Александр Фильшин. Не знаю, может и испортились потом, выйдя в старшие офицеры?