Путь на Балканы

— Я слышал, там были тяжелые бои? — спросил Малышев, робко улыбаясь. — Но наши геройски дрались и выстояли!

— Это точно, у нас как генералы чего-нибудь намудрят, так только и остается, что «геройски стоять»!

— А что это за странную артиллерию доставили в наш полк?

— Гатлинги. Вообще-то это ни фига не артиллерия, хоть и числится по этому ведомству.

— Вероятно, это что-то вроде той митральезы, из которой вы так ловко стреляли при Аярсляре? — догадался Гаршин.

— Даже лучше.

— А у Кацелево они тоже были?

— Ну, собственно, за это и наградили, — усмехнулся Дмитрий и тронул висящий на груди крест.

— Вы, вероятно, совершили что-то из ряда вон выходящее, если вас наградили сразу?

— Да так, в пашу одного удачно попал.

— Подождите, — удивлению Малышева не было предела, — так это вы поразили генерала Мехмеда-Али?

— Типа того.

— Это невероятно, это… я должен написать ваш портрет!

— Ты что, еще и художник?

— Некоторым образом — да.

— Ладно, договорились, только с одним условием.

— Все, что угодно!

— Прекрати мне выкать. Ей-богу, тошно уже. Тебя как зовут?

— Михаилом…

— Ну, вот и ладушки. Я — Дима, ты — Миша. Хорошо?

— Идет!

Николай Штерн в это время находился, если можно так выразиться, в засаде. Вечером он, как обычно, пошел к заветному ореху за околицей, в надежде на свидание с пленившей его сердце прекрасной болгаркой. Увы, предмет его страсти не появлялся, так что после нескольких часов бесплодного ожидания вольноопределяющийся решился пойти, чтобы выяснить причину подобной немилости. В конце концов, хан или постоялый двор — заведение публичное, и туда может прийти всякий.

Открыв тяжелую дверь, Николай вошел внутрь корчмы, но, к своему удивлению, никого там не увидел. Только за крайним столом сидел, облокотившись на него, один из работников и преспокойным образом спал. Если бы не молодецкий храп, издаваемый им, Штерн вряд ли бы заметил спящего. А вот сверху доносился какой-то шум, и снедаемый страстью вольнопер рискнул подняться по скрипучей лестнице и замер подле двери, ведущей на хозяйскую половину. Было похоже, что за ней что-то празднуют, поскольку слышалось какое-то пение, стук кружек и оживленный разговор. Затаив дыхание, заглянул он в небольшую щель и едва не лишился рассудка. Посреди большой комнаты был накрыт богатый стол, за которым собралась вся немаленькая семья чорбаджи, а на почетном месте сидел квартирующий у них полковой казначей поручик Праведников и та, которую Николай уже привык считать своей. Судя по всему, там происходила помолвка, во всяком случае, офицер выглядел как именинник, да и отец девушки нисколько не скрывал своей радости. Сама же нареченная, впрочем, особенно счастливой не выглядела, но этого бросившийся прочь Штерн уже не разглядел.

Дальнейшее он плохо помнил. Куда-то бежал, споткнувшись, упал в какие-то заросли, где и пролежал до рассвета, до крови искусав кулак. Утром на негнущихся ногах Николай пошел к большому сараю, где квартировала половина его взвода, и застал подле него Будищева. Ничуть не удивившись появлению давно запропавшего товарища, он безучастно посмотрел, как умывается только что закончивший делать зарядку унтер, и хотел было пройти мимо, но Дмитрий его уже заметил.

— Здорово, полуночник!

— Ах, это вы, здравствуйте, — вяло отозвался вольнопер.

— Что-то не слышу радости в голосе…

— Ну что вы, я очень рад, просто устал и нехорошо себя чувствую…

— Неужели так девка изъездила? Тогда действительно надо отдохнуть…

— Послушайте, вы! — вскипел вольнопер. — Я не спрашивал ни вашего мнения, ни ваших советов. И впредь настоятельно просил бы держать их при себе!

Выпалив все это, Штерн опрометью бросился внутрь сарая и, упав на кучу соломы, служившей ему и его товарищам постелью, затих. Будищев несколько ошарашенно посмотрел на взбесившегося товарища, затем покачал головой и, уже насухо вытершись рушником, пробормотал вполголоса:

— Видать, не дала.

Впрочем, ему некогда было вникать в сердечные дела приятеля, поскольку нужно было заниматься своими. Одним из следствий его командировки к артиллеристам стало некоторое количество трофеев, собранных им на полях сражений. Официально он собирал их для Линдфорса, любезно согласившегося прикрыть предприимчивого подчиненного, однако офицеру следовало показывать далеко не все. Помимо разного рода сабель, шашек, ятаганов и прочего холодного оружия среди находок иногда случались часы, портсигары или даже кошельки с монетами и ассигнациями. Все это представляло немалую ценность для нижнего чина, но в то же время могло запросто погубить, если бы его обвинили в мародерстве. Поэтому добычу следовало как можно быстрее продать, благо недостатка в маркитантах вокруг не было. Вообще, вокруг действующей армии крутилось огромное количество разного рода дельцов: греков, поляков, русских, но особенно много евреев. Подобно своре падальщиков, чающей добычи, кружили они рядом с войсками, пользуясь при всяком удобном случае нерасторопностью казенных интендантов.