Путь на Хризокерас

Вот, стало быть, на утро все и случилось. Едва королевское воинство продрало глаза после полуторамесячного похода (это если с пешим маршем от Венеции считать), как по лагерю протрубили тревогу! Некто Иоанн Комнин решил посягнуть на императорскую корону и короноваться поперек Ричарда. Ибо предположил в гордыне своей, что уж из него-то император получше будет.

Надо знать, государи мои, что слухи в славном граде Константиновом в те времена расходились — что пирожки на рынке. И слух о том, что божественный император Алексей Ангел изволил почить — то ли от апоплексического удара, то ли от какой другой неприятности — стал уже достоянием буквально первого встречного! Ну, и натурально знатные семейства столицы взалкали власти. Решили, так сказать использовать шанс и уловить момент. И первым среди них стал тот самый Иоанн Комнин по прозвищу Толстый.

Ввалившись с толпой прихлебателей в Святую Софию, он и вправду силком вытребовал себе коронационный венец, вздел оный на голову и отправился через площадь в Большой императорский дворец. Тут Никита Хониат в своем описании удерживается еще в рамках фактов. А вот дальше началась сплошная комедия.

Никаких таких назначений Иоанн Комнин в захваченном Большом дворце делать и не думал. А вместо этого его дружки начали потрошить весьма небедные дворцовые винные подвалы. Даром, что императорское семейство уже второе столетие во Влахернском дворце обитало, но подвалы Большого дворца, тем не менее, также содержались в полном порядке. Так что, когда взопревшие от быстрого марша молодчики Меркадье прибыли туда на предмет похватать нарушителей спокойствия, нарушители были уже мертвецки пьяны и совершенно невразумительны. Единственный, кто еще хоть как-то держался на ногах, был сам "узурпатор". Которому, надо полагать, помогла в том значительная масса тела. Ибо соотношение употребленного алкоголя на килограмм массы было у него всяко ниже, нежели у его не слишком крупных спутников.

В общем, когда его будущее императорское величество король Ричард и увязавшиеся за ним попаданцы прибыли во дворец, уставной порядок и дисциплинам были уже везде наведены. Посты выставлены. Дворцовая обслуга отыскана и взбодрена отеческими увещеваниями. Непонятно было одно. Что делать с крепко связанным "узурпатором"? Который, покачиваясь с носка на пятки — то ли от неумеренно выпитого, то ли от избытка родовой чести — гордо стоял посреди тронной залы и хмуро зыркал на приближающегося конкурента.

Просто отпустить? Многие поймут это как признак слабости и приглашение к повторению попытки. Наказать? И тут же настроить против себя все еще многочисленный клан Комнинов? Да и вообще всю греческую аристократию, каковая с удовольствием сомкнется против приплывших с запада чужаков? Проблема, государи мои, и не шуточная!

И вот тут-то в полной своей неприглядности проявила себя плебейская натура почтенного депутата. Не вполне еще изжившего нравы и шуточки своей молодости, проведенной, как известно, в армейской казарме. Господин Дрон подошел к королю и, перекинувшись с ним парой фраз, начал что-то нашептывать тому на ухо. По мере того, как нашептываемое в королевское ухо доходило до королевского мозга, лицо монарха становилось все более красным. Многие бы сказали — как будто от с трудом сдерживаемого хохота. Взгляды же, бросаемые его величеством на отпрыска славной ветви Комнинов, приобретали, я бы сказал, странное выражение.

— Хорошо, мессир Серджио, распоряжайтесь тут, я к вам скоро присоединюсь. — С этими словами король, сопровождаемый десятком брабансонов и несколькими варягами, отбыл куда-то внутрь дворцовых переходов, а мессир Серджио начал распоряжаться.

В первую очередь он потребовал установить посреди зала большой длинный стол и принести два кресла. В торце стола была выставлена пара одинаковых кубков немалого размера. Наконец, вишенкой на торте стало требование принести самого крепкого вина, какое только есть во дворце — и побольше! Принесенные кувшины и бутыли были стройной колонной выставлены посередине, на осевой линии. В общем, когда Ричард вернулся в зал, почему-то вытирая рукавом внезапно замаслившиеся губы, все было готово.

Сев в установленное у самого края стола кресло, Ричард величественно потребовал развязать благородного нобиля и жестом предложил ему сесть в кресло напротив.

— Так ты хочешь быть императором? — поинтересовался он у едва уместившегося в кресле "благородного нобиля".

Когда тому перевели вопрос, он разразился целой речью — не очень связной, но от души. Дескать, его предки столетие сидели на императорском троне. И он не видит ни единой причины, мешающей ему продолжить эту славную традицию. И, уж конечно, не какому-то пришлому выскочке-латинянину вставать у него на пути.

— Ты знаешь, я тоже хочу быть здесь императором. Но ведь одновременно мы не можем быть императорами, верно?

С этим тезисом "благородный нобиль" не смог не согласиться и лишь пьяно мотнул головой в знак полного и безоговорочного одобрения.