— Мы еще встретимся! — вслух прокричал Раваш, но уже не Гаркиану.
Спасательная капсула, вращаясь, по инерции летела вперед.
Он не пострадал. Его клинок не пострадал.
Он одолел врага, однако не убил. Подобное было недопустимо — префектору следовало закончить все насущные дела, прежде чем уступить голосам, что шептали о предназначении его легиона.
Перед глазами Карио скользнул облик существа из грез, увенчанного множеством рогов, обретшего новую силу, сладострастного и уверенного в себе. Оно воспользуется неудачей Раваша, как делало всегда, чтобы приблизить свое вознесение.
Легионер закрыл глаза, входя в боевую медитацию, при помощи которой он усмирял гнев и возвращал хладнокровие, необходимое дуэлисту. Префектор разобрал свои действия, определил ошибки и твердо решил обратить их на пользу себе. Стать более проницательным, сдержанным… более идеальным.
Вертясь, словно выброшенная гильза, модуль улетал в немилосердную бездну.
— Мы еще встретимся, — повторил Раваш, зная, что это правда.
Ощущение.
Прилив, всплеск, ненасытность, радость,
Не существовало ни слов, ни образов, ни возможностей для того, чтобы объяснить их во всей полноте — ими нужно было жить, давать потоку эмоций вливаться в твои жилы, наполнять их огнем боли, веселья и забвения.
Боль никогда не уходила. Она только нарастала, становилась нестерпимой настолько, что его крики превращались в
Эйдолон ворвался в сражение. Каждый взмах громового молота, каждая гибельная вспышка на его металлическом оголовье, каждая отдача в рукоять от расколотых костей и доспехов — все добавлялось к разнородной смеси чувственного опыта.
И он хотел еще.
Лорд-командующий пробивался вперед, видя лишь неровные, размытые цветные пятна, словно на передержанном пикте. Изувеченные системы брони не справлялись с критическим объемом визуальной информации. Легионер чувствовал, что нагрузка на его смертное тело превышает даже пределы выносливости, дарованные генетическими улучшениями. В кровотоке воина бушевали стимуляторы Фабия. Однажды они прикончат Эйдолона, если враги не успеют раньше, но космодесантник все равно обожал то, что творили с ним эти смеси.
Такова была его награда. Бессчетные муки нового бытия казались приемлемой ценой за подобные моменты. Фулгрим не был глупцом, слабаком или безумцем. Он раньше всех увидел истину — осознал, что горизонт восприятия отстоит намного дальше, чем утверждали лживые постулаты Единства. Именно ради того, чтобы открыть
«Мы не деградируем, — подумал Эйдолон, с размаху пробив оголовьем молота грудь отшатнувшемуся Белому Шраму. — Мы идем к совершенству, которое всегда скрывали от нас».
Мир затянула багряная пленка крови, плеснувшей на смотровые линзы. Трепещущие ноздри лорда-командующего уловили ее запах — богатый аромат гиперадреналина, густые нотки питательных веществ, — свидетельство гениальности Ложного Императора в биотехнологиях.
«Мы улучшаем все это. — Эйдолон расхохотался, но даже его смех раскалывал стекло и сминал свинец. — Мы улучшаем
Расплывшись в ухмылке, он ринулся вперед, захлестываемый волной эмоций. Стоило дать ощущениям волю, и почти все исчезало за несметным множеством раздражителей, поэтому лорд-командующий не без труда сохранял связь с реальностью.
Стена шума разорвалась, дернулась в стороны подобно громадному занавесу. Нечто противостояло Ауре Какофонов, затупляло ее края и теснило.
Эйдолон резко моргнул, восстанавливая самообладание. Он увидел, что к нему шагают воины в терминаторских доспехах, прикрытые с флангов плетельщиками варпа в бело-костяной броне. По их кровеносным сосудам струилась необузданная энергия, светящаяся, будто фосфор в темноте.
«А они сильны», — подметил лорд-командующий, напомнив себе не удивляться. У Белых Шрамов были могучие шаманы — вроде рунических ведунов Фенриса, только более честные.
—
Но враги продолжали наступать, превозмогая ураган истребления, рожденный психозвуковой атакой. Они грудью встречали бурю, защищенные диковинным магическим искусством и превосходной материальной броней.