Путь небес. Преодолевая бурю

Повелитель Смерти достал сосуд, который прихватил в своих покоях. Этот контейнер, длиной с предплечье и немногим больше его в диаметре, с обеих сторон закрывали железные колпачки. Между ними, за матовым бронестеклом, рывками плавало нечто живое. Когда примарх поднял колбу, черные щупальца хлестнули по ее внутренней поверхности, ненадолго присосались к ней и резко отдернулись.

— Взгляни. Это дьемдья-фалак, пожиратель разума. Он убьет тебя, но лишь через много долгих часов. Пока он поедает твой мозг, ты будешь выкрикивать ответы на все мои вопросы, а затем потеряешь сознание. Если тебе известно о перемещениях Хана, его союзниках, его слабостях, ты все расскажешь мне. Разве не странный финал? Разве не странное существо? Я долго охотился за ним, поскольку сейчас такие твари немыслимо редки и бесценны. Но теперь оно принадлежит мне, и, будь уверен, я его использую.

Воин презрительно взглянул на сосуд.

— Якша, — прохрипел он.

— Демон? Нет, не в этом случае. Во вселенной есть чудовища не только из варпа. Но послушай, упрямством делу не поможешь. Скажи, где твой господин, и я, возможно, позволю тебе умереть с честью.

Белый Шрам не мог оторвать взгляд кроваво-красных глаз от создания, что дергалось внутри колбы. После долгой, мучительной паузы он поднял взгляд на Мортариона.

— Тогда я… скажу… — заговорил легионер; в горле у него клокотала кровь.

Примарх внимательно слушал.

Пленный ухмыльнулся.

— …твоему трупу. Смеясь.

— Боюсь, ты упустил свой шанс, — тонко улыбнулся Мортарион. По его знаку двое Гвардейцев Смерти заломили воину руки и вынудили опустить голову ближе к наклонившемуся примарху. — Мы еще поговорим о многом, но сейчас, пока твой разум принадлежит тебе, знай: вы разбиты. Вы проигрываете все свои битвы. Вас создали быстрыми, но эта война ведется на медленное истощение. Вы истекаете кровью за творца, которому неизвестно даже, выжили вы или погибли. На Просперо я предложил твоему господину выбор: величие или ничтожность. Пока твой разум будет рваться на куски, мучительная боль — просачиваться в душу, а ты сам — выдавать мне любые тайны, помни об этом. Он виноват во всем.

Закрыв глаза, легионер забормотал какую-то мантру.

— Эр Каган, эран орду гамана Джагатай. Танада талскар. Эран Императора. Эр Каган, эран орду гамана Джагатай…

Мортарион не мешал ему бредить. Он поднес стеклянную трубку к лицу воина и одним движением скрутил колпачок. Тварь в вихре черных чешуек, струях жидкости и треске рвущейся кожи прыгнула на голову Белого Шрама, пробила шипастыми щупальцами закрытые глаза и уцепилась за виски.

Примарх отступил от завопившего легионера и выбросил ненужную колбу. Быстро оглядев разрушенный мостик, ряды изломанных тел и залитые кровью переходные мостки, он вздохнул.

— Итак, начнем и посмотрим, надолго ли это затянется, — произнес он, оборачиваясь к дергающемуся воину. Лоб пленника целиком скрылся за дрожащей, извивающейся массой, на которой пульсировали железы с нейротоксином. — Скажи мне, где Хан?

Глава двенадцатая

«Лунный серп» вышел из-за пелены вдали от Эрелиона — с запланированного курса к точке перехода его снес яростный варп-шквал. Во время странствия Есугэй чувствовал все удары эфирного шторма — как сильные, так и слабые. Волны имматериума захлестывали хрупкую внешнюю оболочку корабля, накатывали на нее, давили, словно груды земли на прогнивший частокол.

Таргутай видывал и худшие бури, но непрерывные жестокие атаки небес сказывались на корабле. Его состояние почти не улучшилось после возвращения в строй, со времен Просперо, а тогда звездолет едва годился для рейсов в пустоте. Есугэй повсюду замечал признаки тяжелых нагрузок: трещины на стыке переборок и палуб, постоянное мерцание люменов, запах подтекающего прометия.

Запершись в личных покоях, грозовой пророк прочитал мантры возвращения домой, чтобы на несколько секунд забыть об урагане. Он стоял с закрытыми глазами перед алтарем, застланным тьяном с каллиграфическими письменами. Над золотыми чашами курился дымок сандалового дерева, что мерцал в свете трех люменов на антигравитационных подушках.

Ощутив, что руки и ноги налиты свинцом от усталости, Таргутай проделал привычные упражнения для мускулатуры. Эти приемы, изученные им еще до Вознесения, предназначались для обычного человека, но Есугэй по-прежнему расслаблял мышцы с их помощью. Если старые ритуалы и не слишком влияли на генетически улучшенное тело воина, то уж разум помогали успокоить точно.

В эмпиреях все становилось хуже. Из-за психического дара полет сквозь бурю превращался для Таргутая в испытание крепости духа. В иные ночи ему мерещились растянутые лица, что прижимались к корпусу; пальцы, скребущие по адамантиевой обшивке; глубокие, раскатисто воющие голоса, которые вечно кружили над бездной.