Путь небес. Преодолевая бурю

Ревюэль почти улыбнулся. Ему постоянно было нехорошо. Изменение плоти бурлило под кожей, хотя самообладание и пребывание в глубокой пустоте помогали. Иногда шипение в ушах ослабевало, как и чудовищный жар в крови, но лишь ненадолго. Псайкер неизбежно ухудшал положение, применяя свой дар, но именно для применения дара его и держали в легионе. Каждый раз, когда Шрамы обращались к его талантам, боль становилась сильнее.

Если из-за нее Тысяча Сынов зашли дальше, чем следовало, если из-за этого на Просперо затем явились Космические Волки, то Ревюэль понемногу начинал понимать собратьев. Магнус всегда потакал своим детям и пошел бы на все, чтобы избавить их от подобных страданий.

Смертная казнь за это преступление, как и за остальные проступки, была жестким приговором, но и вселенная не отличалась мягкостью, а Тысяча Сынов играли с гибелью со времен основания легиона.

— Не хуже обычного, — ответил Арвида чогорийцу.

— Мы можем все отменить.

— Ты не обратился бы ко мне ради кого-то неважного. Кто он?

Таргутай посмотрел на Ревюэля, словно говоря: «Хотел бы я знать».

— На Эревайле мы не добились успеха. Человек, спасенный там, — единственная ниточка к тому, кто нужен нам. Вейл знает его, но не знает, где он. Правда, они годами работали вместе. Возможно, там удастся что-то найти.

При этих словах Есугэя у чернокнижника упало сердце. Да, шансы имелись, но цена окажется высокой. Из всех умений Арвиды прорицание возможного будущего по тусклым отпечаткам прошлого давалось ему тяжелее всего. Ради этого требовалось очень глубоко погрузиться в разлагающие водовороты Великого Океана.

— Ты сам говорил с ним? — спросил Ревюэль.

Грозовой пророк удрученно взглянул на него:

— Старался, как мог. Насколько вижу, Вейл говорит правду. Хотя он гордец, как все из домов.

Такая у них была репутация, но сам Арвида никогда особо не общался с навигаторами. Во время коротких переходов флот Тысячи Сынов нередко направляли сами чернокнижники, что приводило к трениям между санкционированными представителями Нобилите и командирами кораблей. Только его братья обладали столь разнообразными, переплетающимися талантами, и здесь крылись истоки враждебности к легиону Ревюэля.

— Мне это дорого обойдется, — предупредил Арвида. — Ты доверяешь чутью Раваллион? Ей пока немногих удалось переубедить.

Таргутай неопределенно развел руками:

— Что еще нам остается? Выбор небольшой. Если бы дела обстояли иначе, я не гнался бы за именем из прошлого смертной женщины, но сейчас гибель подступает к нам, словно волки к костру. — Чогориец посмотрел на Ревюэля, и его золотистые глаза, до сих пор кажущиеся чернокнижнику странными, блеснули в слабом свете. — Все остальное мы уже перепробовали. И да, я доверяю ей. Доверяю с первой нашей встречи.

Арвида кивнул, внутренне собираясь с силами. Есугэй предпочитал видеть только лучшее в своих подопечных, но он не был глупцом.

— Хорошо, но не обещаю, что добьюсь успеха.

Довольный Таргутай хлопнул его по плечу.

— Когда такое можно обещать? Идем, Вейл ждет.

Они прошли из тамбура в верхней части командной палубы «Бури мечей» по коридорам к помещению для допросов. По пути мимо них пробегали слуги, быстро кланялись и уносились дальше выполнять свои поручения. Весь флагман гудел от бурной деятельности. Ханы, давно сражавшиеся вдали от Кагана, вернулись и бродили по жилым ярусам — рассказывали о тяжелых поражениях и недолговечных победах, искали товарищей, прощупывали почву и зондировали обстановку перед великим собранием у примарха. В другое время кто-нибудь обязательно вытаращил бы глаза на воина в багряном доспехе, но не сегодня. Все думали только о грядущем выборе.

— Говорят, ты спас тело Са, — произнес Есугэй по дороге.

— То, что от него осталось.

— Это не забудется. — Таргутай благодарно взглянул на Арвиду. — И Каган будет помнить. Если ты передумаешь, попросишь цвета легиона, тебе с радостью их дадут.

Ревюэль внутренне содрогнулся. Он уже давно принял решение и не собирался его менять. Кроме того, местами его тело приросло к внутренней поверхности доспеха и понемногу вдавливалось в механизмы керамитовых лат. Тысячный Сын скорее выдернул бы наружу собственный скелет, чем вырвался из объятий брони.

— Когда-нибудь — может быть, — только и сказал он. — Не сегодня.

Воины подошли к отсеку для допросов с тяжелыми железными дверями, по обеим сторонам которых стояли легионеры-охранники. Большинство камер пустовало. Захватывать пленных стало труднее, они приносили меньше пользы, к тому же ханы после триумфов, как правило, истребляли всех уцелевших врагов в отместку за прошлые зверства.

Вейла поместили в одну из наиболее светлых, сухих и удобных камер. Сторожа регулярно приносили ему пищу, чистую воду, не слишком докучали наблюдением, но не скрывали, что мейстера держат под замком. Как только два библиария — шаман и чернокнижник — вошли в тесное помещение, старик поднялся и отвесил замысловатый поклон.

— Вижу, еще один явился попытать счастья, — заметил Вейл, осматривая Арвиду с головы до ног. — Но ты — настоящая диковинка. Я слышал, вас всех перебили.