Путь Никколо

— Если выйдете наружу, — произнес Лионетто, — то скоро услышите, как торжествуют солдаты Пиччинино. Неаполь потерян. Ферранте мертв. Войско разгромлено. И знаете, почему? Потому что ружейным стрелкам не заплатили, и они перешли на сторону врага. Ферранте запер герцога Джона и всю его армию в Сарно, и вместо того чтобы уморить врагов голодом, решил напасть на них. А стрелки оказались на стенах и стали делать маленькие красные дырочки в их шлемах и кирасах. Пока не осталось никого, кто мог бы сражаться. — Допив вино, он с широкой ухмылкой огляделся по сторонам. — Наемники Асторре, теми самыми ружьями, которые вы купили для него. А теперь он мертв, и вы спокойно можете загрести себе денежки от кондотты.

— Замолчи, — велел ему лекарь.

Он не сводил глаз с Николаса, которого вновь начала бить дрожь.

— Нет, — возразил тот. — Им заплатили сполна Юлиус проследил бы за этим. И Асторре никогда не допустил бы неповиновения.

— Теперь это едва ли имеет значение, — заметил Тоби. Разумеется, никакого значения. Асторре. Юлиус. И Феликс.

— Ну, осмелюсь предположить, — сказал Лионетто, — что это вопрос для политиков. Теперь Франция сможет посадить на трон в Неаполе своего человека. Но у меня-то все будет в порядке. Контракт до сентября, а потом могу возвращаться домой. Или перейти обратно к Пиччинино.

— И что будет теперь? — спросил Тоби.

— Здесь? Пиччинино ничего другого не остается, как сидеть там, на холме, преграждая нам дорогу. Может, через неделю-другую герцог Миланский и папа соберут еще войска и сделают новую попытку. Хватит тысячи человек, чтобы дать бой графу. Потом можно будет двинуть на юг и отвоевать часть городов из тех, что прежде принадлежали Ферранте. Но Неаполь нам не отбить. Для этого понадобится новое войско. — Он прислушался. — Я же вам говорил. Послушайте сами.

Даже сквозь ткань палатки стали видны яркие и тусклые огни множества ламп, и алые сполохи разожженных костров. Слышался далекий шум голосов, постепенно приближавшийся, а также ржание и лай, — это пробуждались животные.

— Я подумал, вы захотите обо всем узнать первыми, — заявил Лионетто. — Хорошее вино. Кувшин я заберу с собой.

Он ушел. Наступило молчание. Отпустив лекаря, Николас прошел к выходу из палатки. Судя по всему, известия уже дошли и до лагеря противника. Оттуда доносились торжествующие вопли.

— И что теперь? — нарочито медленно поинтересовался Тоби. — Еще какие-нибудь цифры?

Николас прислушивался, стоя у выхода. Голоса в их лагере звучали совсем по-иному, чем у противника Не победный рев, а, скорее, сдержанное, сочувственное приветствие людям, которые хорошо сражались, но потерпели поражение. С внезапным треском оторвался полог шатра, и остался в кулаке у Николаса. Он посмотрел на смятую ткань, затем бросил ее на землю.

— Я был не прав. Мне следовало его ударить.

— Боже правый! — воскликнул Тоби. — Это все, о чем ты можешь думать?

Николас не ответил. Ему казалось, что пот и вино текут у него по всему телу, а сердце бьется, как пушечное ядро об натянутую шкуру.

Затем, не оборачиваясь, он окликнул:

— Иди сюда и взгляни сам.

Подойдя ближе, Тоби также замер в неподвижности, прислушиваясь и вглядываясь в лица людей, которые с громкими возгласами, полуодетые или совсем обнаженные, выбегали в проходы между палаток. И через эту толпу протискивались всадники, въехавшие в ворота лагеря. Усталые, израненные. Бойцы, которые пережили поражение при Сарно, и поскакали не домой, в безопасность, но сюда, дабы встать под знамена оставшейся части войска.

На первый взгляд, все они казались незнакомцами. И вдруг — усатое лицо конюха по имени Манфред; за ним черноволосый венгр-арбалетчик с непокрытой головой и перебинтованной шеей. Двое мужчин в заляпанном грязью черном одеянии: один худощавый и обгоревший на солнце, другой — стройный и крепкий, с чуть раскосыми глазами и классическим римским профилем; когда он сполз с седла, то обнаружилось, что рука у него висит на перевязи.

— Юлиус! — произнес Тоби вслух и сам не узнал собственный голос. — А вон там, у него за спиной, Асторре. Пресвятая матерь Божья! Ты должен был его ударить. Я должен был убить его. Я его убью. Лионетто знал, что с ними все в порядке.

Он еще что-то говорил, но Николас уже не слушал, устремившись сквозь толпу к потрепанному отряду. Он старался коснуться их всех, проходя мимо, — Манфреда, Годскалка, Абрами…

Внезапно через плечо на него с изумлением обернулся Томас, с посеревшим от усталости лицом. Асторре утомленно слез с лошади, по-прежнему задирая подбородок и с прищуром озираясь вокруг. Лукин, и чернокожий Лоппе, как всегда совершенно безучастный. А затем перед ним оказался Юлиус и уставился на Николаса.

А за спиной у Юлиуса — Феликс.

— Вот ты где! Я же говорил, что он тут. Ну, и бой у нас был! Жаль, ты со мной не поехал. Скольких я убил? Забыл уже.

— Восьмерых, ты сказал, — отозвался Юлиус, не двигаясь с места.

Николас тоже не шелохнулся. Послышался голос Тоби: