Путь пантеры

И это еще больше разъярило, раззадорило его. Дернулись усы. Обнажились зубы. Хотел что-то сказать. Смолчал. Глядел. Поединок глаз.

«Не вырвешься!» «Вырвусь». «Не уйдешь!» «Уйду». «Моя!» «Никогда не буду». «Кого любишь?!» «Не скажу». «Я убью его!» «Не убьешь!»

Она знала, что он сейчас молча крикнет ей.

Он крикнет ей глазами: «Я убью тебя!»

Он крикнул это глазами, и Фелисидад расхохоталась. Громко, в голос.

– Играй «Вечер у моря»! Играй!

Он подчинился приказу.

Марьячис подключили голоса и рокот гитар к звонкому, острому, как нож, голосу Кукарачи, и снова под сводами кафе моталась алым, изумрудным флагом безумная и счастливая музыка, и Фелисидад танцевала, на радость завсегдатаям и тем, кто впервые пришел в кафе Алисии. Оттанцевав «Вечер у моря», она взбила пальцами влажные волосы, они торчком встали у нее надо лбом, поманила рукой Кукарачу и капризно, как взрослая важная дама, проныла ему в ухо:

– Хочу-у-у-у… текилы-ы-ы-ы… и креветки!

Кукарача щелкнул по лбу снующего меж столиков мальчишку-официанта.

– Креветки и бутылку текилы, живо!

Выпивка и закуска принесены. Гул зала – как самолетный гул в ушах. Кафе Алисии сейчас взлетит, крылья накренятся, курс на восток, куда? В Россию. В Россию, снежную страну! Черные медведи в лесах, белые – на льдинах. Как жить среди медведей?

Живет же она меж ягуаров и пантер!

Кукарача разлил текилу в стаканы. Фелисидад наблюдала, как из горла бутылки вытекает в стакан чуть желтоватая жидкость. Глотнешь – и улетишь, далеко, можешь не вернуться. «Вот напьюсь один раз – и все, и приклеюсь к бутылке, и не смогу жить без текилы, и стану как Алисия, что ни вечер, под хмельком. Отец с ума сойдет от горя!»

– Ну, – сказал Кукарача, широко улыбаясь, – давай! Осилишь?

– Хм, – сказала Фелисидад и подмигнула ему, как давеча Алисии подмигивала, – сомневаешься?

Схватила стакан и опрокинула его себе в рот разом.

Креветку жевала вместе со шкуркой, жадно высасывая сладкий йодистый сок.

Плюнула шкурку на тарелку.

– Ух ты! Как мужик!

Кукарача в открытую смеялся над ней.

Но ей почему-то было не обидно.

Ей было весело. И – все равно.

Еще креветку в рот вбросила.

– Но это все, все, – сказала она с набитым ртом, пытаясь очистить третью креветку. – Не наливай, больше не буду, все, все, все…

Кукарача сам очистил ей одну креветку, вторую, третью.

– Жирные, толстые креветки. Прекрасные. Явно из Залива. Нефтью воняют. А их тебе не жалко? Ну, как телят?

Фелисидад перевела дух. Ей становилось все жарче и счастливее. Глоток текилы – и жизнь звучит по-иному. Теперь она понимает, почему люди пьют!

Глядела на разложенные на тарелке голые, розовые, кривые брюшки креветок.

– Нет. Их – нет. Они слишком маленькие. А телята – большие. Они как мы. Ну, глаза у них человечьи.

Переглянулись понимающе. Они уже были собутыльники, а значит, сообщники. И читали мысли друг друга.

– А крокодил ведь тоже большой? И – бегемот? И медведь? И, знаешь, их мясо спокойно можно есть!

Закрыла глаза. Медведи. Белые медведи. Снега, льды. Что такое метель? Когда-нибудь, в России, она увидит ее.

– Да. Можно. Мой отец ел мясо крокодила, – спокойно, улыбаясь, сказала она. – И мясо змеи. Налей мне, пожалуйста, еще капельку!

– Ты же сама говорила: все-все-все…

– Капельку, ты слышал!

Брызнул ей в стакан текилы. Она подняла стакан. Он поднял свой.

– За тебя, – помолчал. Не опустил глаз. – Ты будешь моя. Ты уже моя.

Она держала стакан у глаз. Зеленым стеклом закрыты ее нос и рот, и он видит только ее глаза.

– Никогда.

И выпили оба, и расхохотались, и стукнули стаканами о стол, и вскочили, и снова пошли петь и танцевать. Сегодня праздничный вечер. Сегодня из холодной России позвонил Ром. У него был грустный голос. Ну мало ли что. Она видела, да, он в черном кольце тревоги и смерти. Может, кто у него умер близкий. Так она нынче стаканом веселой текилы его, а быть может, ее помянула.

Фелисидад не удалось убежать незаметно. Она танцевала, пока не стала задыхаться, прокралась на кухню – там уже пьяная в дым, распатланная Алисия негнущейся рукой показала ей на маисовое сито, доверху полное песо. Фелисидад потолкала деньги за лиф и в карманы юбки, жадно выпила свежевыжатый апельсиновый сок из стакана, стоявшего перед сонной Алисией, утерла рот и выскользнула на темную теплую улицу с черного хода.

О, нет! Как он ее подстерег! Она же так старалась! Так хотела удрать от него!

Она все понимала – он от нее не отстанет.

Это и радовало, и льстило: в нее влюбились, как во взрослую, не понарошку! – и пугало: она видела, марьячи бешеный, и дел наделать может.

Он шагнул к ней. Она – от него. Как в танце.

– Стой!

Забежал вперед. Встал перед ней. Не пройти.

Повернулась, чтобы уйти.

Он снова стоял перед ней.

– Чего ты хочешь? – выпитая текила бросилась ей в голову. – Меня?

– Тебя.

– Не получишь.

Подняла руку, снова как в танце, и он попался на эту уловку: вздернул голову, следя за движением руки, а Фелисидад ловко проскользнула у него под мышкой и побежала, понеслась по улице, только пятки засверкали!

Голос услыхала за собой:

– Ну-ну! Беги-беги! Завтра сюда опять придешь!