Путь России. Новая опричнина, или Почему не нужно «валить из Рашки»

Внутренняя дифференциация оборачивается различием интересов членов Евросоюза, которое превращает все значимые решения в плоды сложнейших многоуровневых компромиссов. Вступление в силу Лиссабонского договора облегчит этот процесс (введя формальный критерий достаточности поддержки при принятии решений), но одновременно обострит внутреннюю напряженность в Евросоюзе, так как некоторые страны часто будут оказываться в меньшинстве, а малые страны станут заметно менее значимыми.

Однако многоуровневый компромисс как основной инструмент выработки решений сохранится.

А значит, корректировать их после выработки будет по-прежнему крайне сложно, что сохранит поразительную негибкость позиции Евросоюза. Поскольку она вырабатывается без участия третьих стран (например России), она, как правило, оказывается негибкой за наш счет.

Заранее принятые и не подлежащие корректировке решения затрудняют плодотворную дискуссию с представителями ЕС. Речь евробюрократа напоминает магнитофонную запись директивы и пространных рассуждений о компромиссах, толерантности, взаимопонимании и других выхолощенных европейских ценностях. Демократия и компромиссы понимаются как безоговорочное подчинение требованиям евробюрократа, то есть как прямой и безапелляционный диктат. При этом европейцы не видят внутренней противоречивости нетерпимой проповеди толерантности и авторитарного навязывания демократии.

Культурная и хозяйственная разнородность Евросоюза обусловливает, как и в Советском Союзе, необходимость высокой идеологизации системы управления, так как именно идеологизация создает систему сверхценностей, ради которых можно жертвовать текущими материальными и иными интересами.

Однако идеологизация чревата снижением качества решений, как мы видели на примере Советского Союза.

Кроме того, в настоящее время основа этой идеологизации – европейские ценности и расширение сферы их применения, то есть расширение Евросоюза, – сталкивается с двумя фундаментальными вызовами.

Прежде всего противоречие между политическим равноправием его членов и различным уровнем их развития, как хозяйственного, так и культурного, ослаблено Лиссабонским договором за счет равноправия. Надежды же на быстрое «подтягивание» новых членов к лидерам оказались еще более беспочвенными, чем аналогичные надежды советской цивилизации, – таким образом, Евросоюз сделал шаг назад от равноправия, что представляется существенной эрозией европейских ценностей.

Кроме того, кризис, по всей видимости, остановил расширение как Евросоюза, так и еврозоны: у развитых стран больше нет ресурсов для расширения, а страны-кандидаты не могут выполнять требования (исключения незначительны). «Восточное партнерство» – лишь паллиатив, способ привязки к себе элит стран-соседей и расчистки юридического пространства для экспансии европейского бизнеса.

Таким образом, Евросоюз, этот экспансионистский и направленный на неуклонное расширение проект, теперь из экстенсивного поневоле становится интенсивным – и это должно весьма скоро изменить весь его облик. Не стоит забывать, сколько прожил другой интеграционный, советский, проект после того, как под давлением внешних обстоятельств отказался от территориальной экспансии.

Ведь отказ от насаждения своих ценностей, от их экспансии сам собой, автоматически ставит вопрос об их справедливости и подрывает их, а с ними – и идентичность их носителей. В самом деле: отказ от насаждения своих ценностей автоматически означает признание их не-универсальности, то есть неполноценности в современном мире.

Болезненной проблемой Евросоюза является слабость европейской самоидентификации, даже на уровне элит, – если, конечно, ориентироваться на стратегические решения, а не тосты и другие официальные заверения.