Путь славы и скорби

На втором умершем пациенте Джон заплакал. На третьем зарыдал. Четвертая была девушка лет двадцати пяти, и когда она тоже умерла, молоденький, наивный парнишка сломался. Чтобы жить дальше Джону пришлось превратиться… вернее преобразовать себя изнутри. Точно также, как меняет себя снаружи, он попытался изменить себя изнутри. Слезы закончились, а после них закончилась и жалость. На сотом пациенте смертельно раненые люди стали материалом.

Профессор выставил алгоритм поочередного размораживания камер, и они с Джоном работали, как конвейер – обрабатывая в сутки по двадцать, а иногда и по тридцать тел.

После трех сотен неудавшихся попыток и нескольких дней изнурительной работы в душе не оставалось ничего: ни жалости, ни сомнений, ни надежды. Весь материал требовалось переработать – только эта цель и сидела в голове.

– Я уже сбился, какой это? – устало спросил Джон, заставляя викторий заполнить нужные места в поврежденных органах немолодого мужчины, лет пятидесяти с темными вьющимися короткими волосами и арабскими чертами лица.

– Я тебе уже говорил – триста сорок седьмой, – так же устало и отрешенно ответил Лоббитс.

– Аааа… Точно… я и забыл. А сколько еще на сегодня осталось?

– Этот последний… ух, давай быстрее, я уже засыпаю и с ног валюсь.

– Я все, он готов. Зашивайте и оживляйте… вернее… – договаривать Джон не стал, хотя другого стечения событий он уже и не ожидал.

Лоббитс быстро наложил швы, ввел раствор и всадил разряд дефибриллятора в сердце пациенту. Пульс не появился. После первого последовал второй разряд… сердце снова не начало биться. После третьего разряда раздался тихий, едва слышный писк прибора, имитирующий сердцебиение… потом очень большая пауза и снова писк, правда, еще тише предыдущего.

– Ну все, у этого даже сердце не бьется, – с нетерпением озвучил свои мысли Джон. – Давайте заканчивать, я извлекаю викторий…

С этими словами он поднес руку к зашитой ране, но Лоббитс тут же резко схватил и отдернул ее.

– Подожди, давай посмотрим, – сказал он. – Сердце очень слабо, но работает. А аллергической реакции все еще нет. Смотри…

И вправду, интервалы между сердцебиениями начали сокращаться, писк прибора становился громче. Джон отошел назад на один шаг, осознав, что чуть не убил еще живого пациента.

– Сердце бьется стабильно, – констатировал профессор. – Аллергической реакции все еще нет.

И тут пациент открыл глаза.

Он был очень слаб и лишь слегка приоткрыл веки, почти сразу их закрыв, но он пришел в себя и при этом продолжал жить.

Джон ошарашено стоял и лишь переводил взгляд с профессора на пациента, а потом обратно, не решаясь даже высказать вслух свои надежды.

– Давай капельницы и фильтры, срочно, – вывел его из забытья Лоббитс. – Надо снимать интоксикацию, быстро, а то его потеряем.

Джон кинулся исполнять указания… а потом следующие… и следующие. Всю ночь они с профессором боролись за жизнь пациента, которого, судя по документам, звали Мустафа. И к утру следующего дня он все еще был жив. А вот те, кто за ним ухаживал уже умирали от усталости.

Сделав все, что могли, они разместили Мустафу в операционной, чтоб он всегда оставался под присмотром и отправились спать. А проспав всего два часа снова запустили свой конвейер.

Весь день они провозились с очередной партией пациентов, одновременно наблюдая за, изредка приходящим в себя, Мустафой. Последним на сегодня оказался очень крупный, высокий и атлетически сложенный мужчина с лысиной на голове. Но и его постигла общая участь – ненадолго придя в себя и открыв глаза, он впал в припадок и спустя несколько секунд умер.

– Профессор, – грустно спросил Джон. – А вы когда-нибудь думали кто эти люди? Чем они занимались? Как и когда получили ранения?

– Нет, сынок. Я изучаю только их раны и как с ними справиться. А знание о том, чем они занимались, мне абсолютно никак не поможет в моем деле. Я вижу у этого мужчины множественные ранения осколками, а как он их получил: может попал под огонь своих, может падение корабля или несчастный случай на складе – мне без разницы… А его имя значит для меня еще меньше…

– Его звали Костя, – вдруг раздался тихий голос с акцентом из глубины операционной. – Вернее, майор Костров, – Мустафа лежал, повернув голову в сторону операционного стола и смотрел на умершего товарища. – Он вынес меня и еще двух парней из зоны обстрела. А в последнюю ходку и его самого накрыло. Хорошо, что рядом с укрытием – ребята быстро вытащили и спасли его. Хотя… похоже, что не совсем спасли… – последние слова были наполнены глубокой грустью и печалью.

Джон так и остался стоять, ошарашено смотря на пришедшего в себя первого выжившего.

– Мы попытались его спасти, – не растерявшись ответил Лоббитс. – Но не вышло.

Мустафа покивал головой, давая понять, что никого не обвиняет.

– Последнее, что я помню – это как меня грузили в штуковину такую, чтоб я уснул. Сказали позже разбудят и вылечат. Но вас я не помню, там были другие врачи.

– А мы и не врачи, – тут же выпалил профессор и сразу схлопотал от Джона по плечу.

– Профессор, – возмутился Джон. – Дайте ему отдохнуть. Пусть сначала в себя придет.