Пий закончил отдавать повеления, крепко стукнув напоследок хозяйку по ее широкой спине, и склонился в попытке зашнуроваться. Карл снова украдкой взглянул на него: в глаза особенно бросались огромные ноги и широкое брюхо, от которого обветшалая льняная сорочка растянулась донельзя. Мальчик поморщился: «Будь он Божий человек, иль нет… глядеть на него – радости мало».
Почувствовав на себе взгляд парнишки, Пий суетливо обвернулся в еще одно шерстяное одеяло. Потом с ворчанием упал на дубовую скамью, уперся толстыми руками в мясистые колени и снова наклонился, пытаясь дотянуться до шнурков.
– Итак, Иоганн Карл, говори, прежде чем я надеру тебе уши и прогоню домой. Из-за тебя задерживаются мои утренние молитвы, и ни я, ни твой Отец на небесах особо этим не довольны.
Карл теребил пальцы и нервно переступал с одной пыльной подошвы на другую.
– Я… мне… нам нужна ваша помощь, – запинаясь, произнес он. – Матушка лежит в лихорадке и, кажись, умирает. Вил отправился в аббатство за…
Священник нахмурил бровь, наморщив самую верхушку темени, и закачался на приземистом табурете.
– В котором часу, говоришь, Вильгельм, пошел к аббатству?
– Поздно вечером, сир, далеко за последнюю службу, никак, ближе к полночи, – отвечал Карл. – По он лишь искал помощи у травника и…
Пий склонился к мальчику:
– Отряд солдат разбудил меня прямо перед твоим приходом и известил меня о случившейся беде…
– Святой отец, Вил не имеет к этому отношения… нет.
Отец Пий нетерпеливо хлопнул ладонями по ляжкам и грузно стал на ноги.
– Садись сюда, парень, и больше ни слова. Я оденусь, и вместе мы разыщем твоего брата и навестим твою мать.
Вил быстро перебегал от дерева к дереву. Впереди него, обрамляя очертания дома святого отца, прорезался первый луч рассветного солнца, а позади него, с плоских крыш Обербрехена курились тонкие ленточки дыма. Мальчик приостановился за кустом и раздосадовано прошептал сквозь зубы: «Как приятно было бы проткнуть своим кинжалом разжирелую шкуру этой поганой церковной свиньи. О, и почувствовать, тяжесть острого лезвия на этой мешковатой глотке!»
Вил перевел дыхание и вернулся мыслями к более насущному делу. Он выскочил из-за куста и помчался под прикрытием дикой растительности вдоль края дороги. Оставив дом Пия позади себя, он направился на северо-восток, настороженно перебегал от дерева к дереву, пока не оказался под прикрытием более густого леса, простиравшегося вплоть до самого его селения.
Когда утри вошло в полную силу, долины стали оживляться привычными для летней поры делами. Узкие дороги заполонили стонущие и раскачивающиеся телеги, которые послушно тряслись за своими мешкотными волами. Вдоль дорог вышагивали дровосеки с широкими секирами и крестьяне, сподручно сжимая древки вил и кос, – все закабалены дневными трудами и заботами, однако несут их со смиренной решимостью.
Однако ж Вилу это утро показалось особо приметным: оно не было привычным, нарушился его размеренный лад. Более того, ощущалась особая тревожность, беспокойный настрой всего вокруг, словно медленное, зловещее скопище хмари в летний день. Он немного умерил шаг и наблюдал, как странно сгрудились далекие пастухи. Затем оглянулся и заметил, что йомены остановили повозки и обменивались, казалось, не пустяковыми слухами. «Разве может такое быть? – раздумывал Вил. – Может все это быть из-за брата Лукаса? Скорбно, конечно, но неужто весь переполох из-за него? Да и такая спешка всадников. Столько шума из-за сломанной голени Лиселя?»
Парень вновь ускорил шаг и очень быстро покинул лес, ловко скользнув в ущелье Вейера. Не имея ни малейшего понятия о том, что происходит вокруг, он прополз позади свечной мастерской и внимательно обследовал хутор, желая обнаружить малейшую опасность. Довольный увиденным, он собрался выйти из укрытия. Но вдруг группа злобных солдат выскочила из дверей мельника и ворвалась в соседнюю хижину. Вил застыл, крепко прижимаясь спиной к мазаной стене мастерской. Он повернул голову так, чтобы краем уха услышать больше, чем просто стук собственного сердца.
Его слух уловил лишь гусиный крик и раздраженное кудахтанье кур, рассыпающихся от наступления громящей все на своем пути вооруженной компании. Тогда, застыв за углом мастерской, не отрывая глаз от происходящего перед ним, он стал обдумывать свое положение. Отсюда ему были видны выжидающие около своих калиток, встревоженные, с натянутыми лицами хозяйки, молча ожидавшие, когда солдаты прекратят обыск и небрежное обращение с теми скудными ценностями, которые они могли назвать своими. Фрау Фроника, ухватистая жена йомена, скрестила руки и упрямо сдерживала слезы, когда возвращалась к своему жилищу, перевернутому вверх дном. Фрау Эрика, жена красильщика, с выражением застывшей ярости на лице стояла за дверью своего дома. От звука треснувшего горшка, разбитого о твердый земляной пол хижины, ее лицо еле заметно дрогнуло.