Путь слез

Последующие три десятилетия провел он за арочными витражами соборов и высокими стенами монастырей. Как прежде способный к познанию, он быстро продвинулся от положения простого приходского священника к посту служителя влиятельного архиепископа Шанделё. Но чем больше года покрывали сединой его русые волосы и лишали его руки и ноги былой мощи, тем больше беспощадная погоня за знаниями погружала его глубже в самого себя и тайны веры. Разочарованный, но неугомонный Петер, в итоге, отказался от своего поста, чтобы вступить в требовательную общину монахов-картезианцев в далеком Наймарке. «Можно ли глубже познать Божий промысел, – размышлял он, – чем с пером в руке и глазами в Слове Его?» Итак, он зажил с пером и свечой – переписчиком, – давши обет наносить Святое Писание на листы желтого пергамента, день за днем, за маленьким потертым столом.

За те дни единообразия и молчания брат Петер снова многому научился. Но в своем понимании он становился беспокойным, ибо Слово, которое он читал, как бы противоречило монашескому наставлению. Желая всегда проявлять почтение, Петер пытался совладать с видимым несогласием. В конце концов, не в силах сдержать пылкий дух, он решился открыться собратьям, вышним и, наконец, самому аббату. Вышние ответили на его призыв узколобым укором, порождая внутри Петера настоящий мятеж, который проявил себя в сопротивлении и растущей враждебности к обычаю, учению и власти Церкви. Даже пять лет ссылки и трудовой повинности в монашеском ордене на унылых болотах Силезии не смогли заставить замолчать настойчивого инока.

В итоге, его отказ раскаяться в грубейшем ослушании привел к изгнанию через его отлучение Папой. Но, меж тем, лишенный призвания, титула и наследства, крепкий дух Петера едва ли охладел, но даже необычайным образом оживился. Он напоказ отринул прежние обеты и пустился странствовать по долинам Рейна и альпийским землям самопровозглашенным «нищенствующим священником», служа духовным нуждам забытым, изгнанным и неугодным христианскому миру.

Годами жизни он был благословлен особо. Теперь его постаревшую голову покрывали невесомые белесые волосы, которые поддавались даже самому легкому дуновенью самого слабого ветерка. Вытянутое лицо было сухим и морщинистым, но глубоко посаженные голубые очи сверкали страстью и пылкостью куда более живой, чем с виду можно было сказать о его поношенной телесной храмине. Туловище его подалось вперед, словно неся тяжесть всего мира, упорно поддерживаемое длинными кривыми ногами. Длинные пальцы обхватывали потертый пастуший посох, а на боку висела обветшалая кожаная сума. Вот и все его имущество, да еще крест из оливкового дерева, подвешенный на плетеном шнурке, который он хранил под отрепьями своей черной рясы. Петер держал его за сокровище, свой маленький крест, ибо годами раньше он получил его в дар от ирландского монаха, коего нежно любил. Будучи на паломничестве в Палестине, ирландец нашел у подножья Голгофы обломок дерева и вырезал из него крест наподобие кельтского: круг, вроде солнца, который обымает пересечение линий Т. Не только его простая краса привлекла Петера, но и то, что, непохожий на гладкие серебряные кресты, которые висят на шее у многих священников, сей маленький крест был крестом истинным, с шершавыми краями и занозами, как ему и полагается.

Старого священника узнавали еще издалека – по тому, как он ступает по расхлябанным христианским дорогам своей смешной, раскачивающейся походкой, подобный ветхой скрипучей телеге с перекошенным колесом. Вот уже более десятка лет прошло с той поры, как его тело раздавили широкие колеса повозки, которая проехалась по канаве, не заметив спящего в ней старика. Выхоженный парой местных крестьян с сердечной любовью, но и не без здравого познания в знахарстве, он чудесным образом выжил, потеряв всего-то прямоту осанки. С той поры крестьяне, любившие его, звали его не иначе как Кривой Петер.

Странствия многому его научили о делах, свойственных всем людям без разбору. Петер научился распознавать развращенность души как в простолюдине, так и в знатном, и беззастенчиво делился с ними своими наблюдениями. Он вырос в познании и мудрости, и знал, что сказать, как и благодарным ушам, так и не очень.

Он вовсе не желал проводить в одиночестве все время, поэтому с радостью делил путешествие с любимым спутником, Соломоном. Поверенным другом его был лохматый пес, который шесть лет назад нашел Петера спящим в хранилище льна, возле Лимбурга-на-Лане. В отличие от хозяина, Соломон был низкого происхождения, но, как и хозяин, был добродушным плутом. Его серая шерсть была всклочена от цеплявшихся к ней колючек и репейников, и, пусть некоторые указывали на отсутствие бессмертного духа, его доверчивые глаза свидетельствовали о страстной душе.

* * *