Друг ничего не ответил, а только стал старательно пробираться сквозь глумящуюся толпу – поближе к темничным дверям, окованным железом. Он вытянул шею, чтобы увидеть детей, но когда ему это удалось, он побледнел от ярости и крепко сжал зубы. Но что он мог сделать, как только безмолвно и беспомощно стоять и смотреть, как священник и отряд Невинных сносят оплеухи и пощечины немилосердных солдат. Друг отчаянно пытался придумать план спасения, но когда беззащитные крестоносцы со своим стариком-хранителем исчезли в бездонной пасти темницы, он потерял всякую надежду на их освобождение.
Жестоко избитого Петера грубо втолкнули в темную темничную камеру. Его губы, невидимые во мгле, шевелились в беззвучной молитве. За ним тесным строем шли дети, дрожащие от ужаса. Страх разбудил в Вильгельме самые мрачные его сомнения, и внутри юноши все бушевало от злости на все то доброе, что, он надеялся, все же существовало на земле и над ней. Он обратился к испуганному брату:
– Что брат, не спасла тебя хваленая добродетель.
Карл не нашел что ответить. В свете факела круглое лицо его пожелтело и осунулось, с висков сочились капельки пота. Он шел вплотную к Марии, которая держала Вила за подол туники, прижавшись лицом к спине брата. Все послушно следовали за суровыми стражниками по темным пролетам, где пахло гарью, и только редкие сосновые факелы освещали сырые стены. Крестоносцы шаркали и спотыкались на заплесневелых подъемах и спусках, минуя множество кованых дверей, пока им не приказали остановиться перед одной, уготованной для них.
Стражник крикнул заключенным отойти к дальней стене, пока он занялся связкой ключей. Дети безмолвно стояли и ждали. Наконец, он провернул длинный ключ в заржавелой замочной скважине. Упрямый замок со скрежетом и стоном сопротивлялся, но после недолгой борьбы дверь проскрипела и отворилась. С алебардами наготове стражники нырнули в дверной проем и согнали заключенных на середину огромной камеры.
Дети испуганно заглядывали под своды затхлой темницы, которая была вся в ожидании новых жертв. Тлеющий факел тускло освещал комнату с высоты дальней стены, зловеще мерцая над головами шайки сокамерников. Огонь не изгнал тьму из подземелья, а таинственным образом смешивался с ней в адском союзе пламени и мрака. Под ним плотной кучей копошилось гнусное скопление тел. Они извивались как тесный клубок червей, корчились и скрючивались, протягивая руки к агнцам, которых вели в опасной близости от них.
За их спинами с жутким стуком хлопнула дверь. Петер и его паства застыли в неподвижности, задыхаясь от зловония испражнений и разлагающейся плоти. Тяжкий дух давил на них Некоторые из детей отважились поднять взгляд, но едва смогли различить несколько призрачных ликов, сверкающих глазами из-под натянутых капюшонов. Петеру показалось, что он вместе со своими возлюбленными попали в самое пекло преисподней.
Заключенные стали зловеще подбираться к детям: некоторые ехидно смеялись, другие визжали или нечленораздельно бормотали слова ругательств и оскорблений.
– Иди сюда, красотка, иди…
– Сюда, малышка. Побудь со мною.
– Я тебя не обижу, малышка Madchen, иди сюда. Папочка ждет.
Узники подступали ближе и ближе, цеплялись и угрожающе дергали детей, но больше всего Вила раздражал их дьявольский смех. Он отважно стиснул зубы и прижал сестру к себе. Дрожащий Карл ни на шаг не отступал от брата.
Даже сейчас Петер не лишился ни остроты ума, ни присутствия духа, а распростер руки над любимой паствой и произнес на них умиротворяющее благословение: «In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… Речи священника остановили наступление узников. Долгие годы тюремные стены не слышали ничего подобного, и похотливые намеренья на миг притупились от звучанья святых слов. За это короткое время Петер торопливо шепнул Вилу собрать всех девочек и младших мальчиков в середину, а самых сильных – по бокам. Затем он велел детям тихо пройти в угол, где они, по крайней мере, были бы под прикрытием двух стен.
Дети немедленно повиновались ему и стали осторожно пробираться мимо застывших узников. Но едва только крестоносцы сдвинулись с места, как со всех сторон сокамерники стали вновь наступать на детей. Петер плотно зажмурился, вознося отчаянную мольбу, но не успел он вымолвить и одного слова, как к собственному удивлению и неожиданно для остальных, он запел Он не понимал, отчего и зачем он это делает, но своим низким голосом, вдруг обретшим удивительную ясность и зычность он пел любимый гимн детей так проникновенно и чутко, словно помолодел на добрую половину лет своей жизни. Затем, будто бы по чьему-то немому приказу, нежные голоса малых агнцев присоединились к гласу пастыря, и теперь они уже вместе пели славу Спасителю: