Путь Светлячка

Ещё накануне ей казалось, что она будет рыдать, заламывать руки, цепляться за Данины рукава и кричать, что пропадёт без него. На деле же она просто молча следила за его сборами, бессознательно кусая и без того опухшие губы, и не могла выдавить из себя ни одной полагающейся к случаю эмоции, как будто была в трансе.

— Ну… — Даня ободряюще улыбнулся ей, хотя уголок его рта предательски дрогнул. — С наступающим, Веточка. Береги себя. Обещаешь мне это?

Она как-то заторможенно кивнула. Он хотел сказать что-то ещё, но горло его перехватило спазмом.

— Всё. Всё, всё, пока! — выдохнул он резко и выскочил за дверь, будто за ним гнались. Света ещё некоторое время вслушивалась в звук его шагов, стремительно несущихся вниз по лестнице. Затем хлопнула дверь подъезда, и всё стихло.

А она всё стояла и стояла в дверях, словно под гипнозом. Кожа её покрылась мурашками из-за лестничных сквозняков, она обхватила себя за плечи руками, чтобы хоть немного согреться, но по-прежнему не уходила. Всё вслушивалась и вслушивалась в эту звенящую тишину, точно пытаясь уловить в ней эхо удаляющихся шагов.

1983

Узнав из Даниного письма о переброске в Афган, Света поначалу не поняла, как следует реагировать: слишком уж чужда и непонятна была ей эта тема. Она даже не сразу осознала в полной мере, что произошло. Сам Афганистан казался настолько далёким и каким-то… ненастоящим, что невозможно было воспринимать Данину новость всерьёз.

Впрочем, нельзя было винить её: большинство жителей СССР тоже имели об этом весьма смутные представления. Странная, непонятная война, война-невидимка — где-то на противоположном краю земли. Разве их это касается? Да ничуть не бывало! Жизнь идёт своим чередом: каждый день ярко светит солнце, люди улыбаются, приглашают друг друга на свидания, целуются, женятся, ходят на работу, забирают детей из сада, ужинают в своих благоустроенных квартирах, смотрят телевизор и ложатся спать… Войны не бывают такими. Даня отслужит и обязательно вернётся целым и невредимым.

Однако, получив письмо, Света всё же сходила на переговорный пункт и заказала разговор с Речным — ей необходимо было услышать голос Дины Наумовны, которая убедила бы её в том, что беспокоиться абсолютно не о чём.

Разговора не вышло. Дина Наумовна, оказывается, тоже получила письмо от сына. И теперь она просто выла — причитая, точно по покойнику, громко, душераздирающе, по-бабьи. Михаэль Давидович, тщетно пытающийся её успокоить уже несколько часов подряд, беспомощно и расстроенно пролепетал в трубку:

— Светочка, извини великодушно, но она сейчас не в состоянии… Перезвони завтра… или на неделе… — и, зажав трубку ладонью, в отчаянии прикрикнул на свою обезумевшую от животного страха жену:

— Да перестань же, Дина! Ну что ты оплакиваешь его, как будто он уже… — но вслед за этим последовал очередной виток истерики бедной матери, и Света, помедлив, осторожно опустила трубку на рычаг. До неё, наконец, дошло, что случилось нечто совершенно ужасное.

Теперь она жила только ожиданием писем. Эти весточки от любимого человека являлись прямым свидетельством того, что с Даней всё в порядке. Что он живой и здоровый. Она прижимала к губам листки, исписанные мелким аккуратным почерком, целовала их, затем закрывала глаза и нюхала, точно пытаясь уловить знакомый, родной запах…

Разумеется, в своих письмах солдаты не имели права сообщать близким о военных операциях, поэтому Даня писал и ей, и матери об отвлечённых вещах. О прозрачном афганском небе, о сухом и жарком ветре и о лютой морозной зиме, о горах и пустынях, о скорпионах и фалангах, о мусульманском календаре, по которому живёт местное население, о самих афганцах… Она чувствовала, что Даня всеми силами старается уберечь её от излишних переживаний за него, зная, что она будет волноваться, поэтому преувеличенно радужными красками описывал свои армейские будни: «Ребята подобрались дружные, дембеля не издеваются, играем в волейбол, поём песни… А вчера добыли в деревне у местных одно яйцо, развели с водой и порошковым молоком, и наш повар нажарил блинов — как же мы пировали!»

Каждую неделю Света теперь бегала звонить Дине Наумовне: они зачитывали друг другу вслух Данины письма, сопоставляли изложенные в них факты, смеялись и плакали, уговаривая себя, что всё не так уж и страшно. Шульман даже немного ревновала и обижалась: порою сын просил Свету, чтобы она пересказывала родителям его послания, а сам ничего им не писал — к чему по сто раз повторять одно и то же.

Света добросовестно, чувствуя долю своей вины перед Диной Наумовной за то, что полностью завладела вниманием её сына, читала избранные отрывки из Даниных писем. Она пропускала только те строки, в которых он писал ей о своей любви… И не было для неё сокровищ драгоценнее, чем эти ласковые слова, словно незаметно сокращающие километры между ними.