Путь Тарбагана

В тайне друг от друга трое экспериментаторов начали считать затею обреченной. Поодиночке давно бы бросили. Или вещество определено ошибочно, или… все что угодно. Элементарная логика также была не на их стороне: какая взаимосвязь может быть между исцелением от опухоли и довольно распространенным снотворным, продающимся в каждой аптеке? Ее давно заметили бы и исследовали!

Дима в своем ежедневнике записал: «4 марта. Третья четверть третьей серии. Процент эффективности -+2, всего от -4 до +3. Считаю имевшее место выздоровление нулевой крысы казуистической редкостью. Животное показало регрессию опухоли и метастазов до полного исчезновения и погибло от неустановленной причины. Причины, возможно, никак не связанной с инъекцией. Случайное совпадение скорее всего».

Пятая и шестая серии, подкожное и внутримышечное введение. Результат сопоставим с предыдущим. Без эффекта! Скорее от безысходности, чем от гениального провидения, в седьмую серию Павел ввел препарат в спинномозговой канал обездвиженных крыс. И вот тут! Треть животных погибла от манипуляции. Остальные надолго впали в коматозное состояние. Их не пробуждали внешние раздражители. Но по движению глаз и конечностей можно было предположить мозговую активность, непрерывную в течение двадцати-двадцати четырех часов. Активность необычную, не циклическую, не характерную для сна. Половина крыс не вышла из комы. Только трое подопытных выжили и восстановились полностью. А пробудившись, показали обратный рост опухолей. Но вскоре тоже погибли. Все. Одна за другой.

Поначалу смерть крыс осталось без должного внимания. Брызги шампанского способны замутнять научное видение.

Из дневника Димы: «Вот как нужно! Настойчивость и настойчивость в безнадежной, казалось бы, ситуации! И вот он, результат. Гибель животных – мелочь на начальном этапе. Судя по всему, их убивает дозировка. Введение препарата вообще можно разбить на циклы… в целом, это дело будущего».

Седьмую серию запустили немедленно. Друзья судорожно шерстили публикации по теме во всех доступных источниках. Ничего похожего!

Дмитрий, проанализировав результаты, предложил первую теорию взаимосвязи процесса специфического торможения коры головного мозга и явления аутокоррекции патологии. Это явление признавалось основным механизмом.

Просто говоря, излечение – результат деятельности мозга пораженного организма. В отличие от бодрствования, во время искусственного сна мозг концентрируется на внутренних биологических процессах. Новый препарат – своего рода пусковой механизм. Присутствуя в мозге, он вызывает необычное сноподобное состояние, которое запускает нечто вроде программы излечения. Но введенный обычным способом в кровь, препарат не может преодолеть барьер, который служит дополнительной защитой и фильтрует кровоток мозга. Доставленный же в неизмененном виде прямо в мозг, он запускает этот своеобразный сценарий. Животное выздоравливает.

Процент излечения подопытных приближался к семидесяти восьми. Нигде подобного результата не описывалось. Вместе с закономерным триумфом к друзьям постепенно приходило отрезвление. Участники восьмой и девятой серии триумфально выздоровели и поголовно погибли вскоре после выздоровления. Причина гибели теперь изыскивалась со всем пристрастием. И оставалась неустановленной. Скрупулезность Дмитрия при вскрытиях граничила с педантизмом: препараты одной крысы могли занимать целый холодильник. Но и она не помогла: мертвые крысы были здоровы.

В мрачное развитие собственной гипотезы Дмитрий записал в дневнике: «Создается ощущение, что мы сообщаем нервной системе некий ключ-код, который инициирует не только программу восстановления организма, но и его последующую самоликвидацию».

Ныне шла четырнадцатая серия опытов. Предельная выживаемость подопытных варьировалась, но не превышала 36 дней со дня манипуляции. Как прежде, крысы были обречены. Как разорвать эту цепочку выздоровлений-смертей, никто не знал.

Павел сжал руль и мотнул головой, заставляя себя вернуться к реальности. Впереди показалось синеватое марево. У въезда в город он привычно сбросил скорость и посигналил. В Кытгым он въезжал с юга, по остову бывшей набережной. Ее бетонное покрытие сохранилось значительно лучше городского асфальта. Теперь другой доступной дороги в город из поселка не было.

Набережная нависла над бездной, отделенная невысоким парапетом от пустоты. С одной стороны она была обнесена грядой неработающих сейчас фонарей, с другой – низким ограждением из осыпающихся бетонных пилястров, кое-где обнажавших внутреннюю арматуру. И здесь величественно ветшала всесоюзная дань периоду сталинского ампира.

За пилястрами было море. Раньше. Теперь там зиял обрыв, который переходил в бесконечную перспективу Мертвой долины вплоть до самого горизонта. Вдали ее рельеф мутнел, и наконец сливался в сплошную белую дыру от края до края, будто вымаранную ластиком на сумрачном пейзаже. Ветер оттуда нес белую пыль на город, наметая ее на подножие кривой, небрежно выложенной бетонными блоками береговой линии.