Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Создавалось впечатление, что толпа голыми руками пытается остановить поезд. Люди ногтями царапали стенки вагонов. Кто-то упал под колеса; кто-то попал под пули своих же товарищей. Вдруг я увидел двоих, которые подобрались к паровозу и, визжа и царапаясь, словно коты, пытались взобраться в кабину к машинисту.

Если хотя бы один из них влез в кабину и убил машиниста, поезд остановился или потерпел бы аварию. В этом случае наш полк был бы разорван на части.

– Парни, следите за той стороной, – сказал я уланам, находившимся вместе со мной на тендере, и протянул каждому по маузеру.

В придачу к моему, у каждого из них был собственный маузер. Они свесились с тендера и стали стрелять по солдатам, пытающимся влезть на паровоз. Я установил пулемет на крыше первого вагона, направил его на кипящую людскую массу и открыл стрельбу. Я был спокоен и испытывал отвращение, к которому не примешивались ни злоба, ни гнев. Мои зубы стучали в такт с пулеметными очередями.

Услышав звук пулеметных очередей, толпа отхлынула от рельсов, оставив после себя около дюжины лежащих неподвижно тел.

За окнами станционных строений я заметил солдат, вскочивших на подоконники и целящихся в меня. Я развернул ствол пулемета в их сторону и нажал гашетку. Поезд постепенно набирал скорость. На рельсах остались лежать мертвые тела: одни попали под колеса поезда, кто-то был убит во время перестрелки; некоторые мучились в предсмертной агонии. Один из уланов крикнул мне, что, по словам машиниста, путь свободен и мы можем двигаться вперед. Поезд быстро набирал скорость.

В эту ночь в нашем поезде никто не спал: все молча сидели или лежали на полках.

Мы вступили в новую стадию войны. Шестеро наших были ранены, двое убиты. Тела погибших лежали со скрещенными на груди руками на нижних полках, и их головы качались в такт движению поезда. На их лицах я видел уже ставшее знакомым выражение; они словно спрашивали: «За что?»

Глава 16 ТЕНОРЫ РЕВОЛЮЦИИ

Три недели поезд стучал по рельсам, пока мы доехали до района сосредоточения сил, конечной цели нашего путешествия. В обычное время на эту дорогу хватило бы дня.

Мы подолгу стояли на станциях, дожидаясь очереди на отправку. Ночи становились короче, дни длиннее. В воздухе запахло весной, и стало намного теплее. Было на что посмотреть и что послушать. Возникало достаточное количество поводов для волнений. Полковник все время был начеку. После трагедии в Раздельной он превратил оба наших поезда в неприступные крепости. Открытой оставалась только одна дверь, и она тщательно охранялась. Полковник провел следствие, собрал детальные свидетельские показания и написал заключение, чтобы иметь полную картину происшедшего в Раздельной. Мы предполагали, что эти бумаги понадобятся в случае судебного разбирательства. Все оказалось проще. Никто не направлял никаких запросов, никто не останавливал наши поезда, никто не требовал никаких объяснений. Все это говорило о царящем вокруг беспорядке. Каждый отвечал сам за себя.

Официальные призывы, звучавшие в речах и растиражированные в газетах, вызывали прямо противоположные действия.

– Продолжаем войну, – объявлял оратор, и десятки тысяч рядовых с винтовками в руках… отправлялись домой.

– Сохраняйте революционный порядок! – выкрикивал другой, и толпы пехотинцев вершили свой суд и сами приводили приговор в исполнение.

– Первое наступление Свободной России! – вопил очередной оратор, но в каждом сердце восьмимиллионной армии с безумной силой отпечатался лозунг «Мир! Земля! Хлеб!».

Керенский и его сторонники делали ставку на приближающееся наступление. В затеянной игре это был их первый серьезный ход. Для полной уверенности в том, что войска действительно будут сражаться, они сформировали особую армию «осведомителей». Множество безответственных людей охотно вступали в ряды армии осведомителей. Находясь в течение пяти дней в районе сосредоточения, мы познакомились с подобными типами.

Кем были эти соловьи и теноры бескровной революции? Актерами, альфонсами, писателями, художниками, поэтами, биржевыми спекулянтами, сыновьями богатых родителей? Теперь эти люди своими слабыми женскими голосами призывали к войне.

Выступления этих, с позволения сказать, агитаторов являлись частью веселых водевилей, чтобы солдаты лучше и с большим удовольствием усваивали речи ораторов. Схема была проста. Сначала исполнялась какая-нибудь веселая сценка, минут на десять. Затем выходил, к примеру, актер в полевой форме и в короткой речи, естественно заранее подготовленной отделом пропаганды, призывал продолжать войну. Солдаты с удовольствием смотрели сценку из водевиля, но, когда выходил актер, начинавший свою речь со слов: «Граждане, революция призывает вас довести войну до победного конца», поднимался страшный шум.

– Заткнись! – кричали солдаты. – Мы уже слышали это вчера. Продолжайте представление. Сам заканчивай войну, слабак.