Путь улана. Воспоминания польского офицера. 1916-1918

Одним из таких ораторов был художник с сифилитическим лицом, одетый в черное пальто, розовую рубашку и парчовый серебристо-зеленый жилет. Он оглядел толпу через лорнет и хрипловатым, каким-то невнятным голосом начал говорить.

– Прометеи всемирного переворота! Циклопы судьбы! Робеспьеры тирании! – воскликнул оратор и неожиданно, словно фокусник, вытащил из карманов флаги разных государств и, размахивая ими, закричал: – Allons, enfants de la patrie! – и далее нараспев стал произносить слово «вперед» на разных языках: – Avanti! En avant! Forward! Naprzоd! Ade lante!

Толпа взорвалась громом аплодисментов. Солдаты, вероятно, решили, что перед ними клоун, который до революции выступал перед буржуазией, а с приходом свободы показывает свое искусство им. Солдаты оглушительно хохотали, очень довольные неожиданным выступлением.

Следом выступал поэт, длинный, тощий, неряшливо одетый бледнолицый парень в пенсне, написавший длинную поэму о «святой серой массе». Монотонным голосом он читал свои нудные, бессмысленные вирши, дирижируя в такт руками. Солдаты даже не делали вид, что слушают поэта, но, когда он произнес заключительные слова поэмы: «Святая серая масса, я призываю вас обтереть ваши окровавленные штыки сорочками венских кокоток», толпа рассмеялась. Они решили, что выступление поэта – часть развлекательной программы.

Теперь о женских воинских подразделениях. В армии было сформировано порядка двадцати женских подразделений и отдельный женский батальон. Женщины-военнослужащие ездили по различным частям якобы для «поднятия духа в армии». По мнению властей, это был великолепный пропагандистский ход. Глядя на их фигуры, изуродованные армейским обмундированием, никто не сомневался в их нравственности. Слыша их визгливые голоса, отдающие и принимающие команды, было невозможно усомниться в их энтузиазме.

Но по ночам солдаты вспоминали, что, несмотря на форму, это все-таки женщины, и сотни озверевших мужланов врывались к женщинам-военнослужащим. Комиссары пытались пристыдить солдат именем бескровной революции и советовали найти лучшее применение накопившейся энергии – одним словом, идти воевать с немцами. Кто-то следовал их пожеланиям, а кто-то нет и добивался своего.

Среди выступавших был певец из московского ночного клуба, совсем безголосый, который пел песенки о даме, которой целовали пальцы любившие ее китаец, португалец, малаец; о лиловом негре, который подавал пальто этой даме[22].

Он комкал в руке шелковый носовой платок и пел медленно и печально, словно сквозь горькие слезы.

Его выступление не пользовалось успехом. Стоило ему появиться на сцене, солдаты начали шикать и смеяться. Он спел пару песен и, закончив выступление, стал умолять, именно умолять солдат продолжать войну.

Приезжали к нам и застенчивые молодые люди, которые вели индивидуальную работу с солдатами. Они заводили разговоры о жизни и умело подводили солдат к необходимости продолжать войну. Создавалось впечатление, что они испытывают какое-то извращенное удовольствие, смешиваясь с массой здоровых, дурно пахнущих солдат. Как-то, проходя мимо барака, я случайно услышал горячий шепот одного из этих «агитаторов»:

– Милый, мы вместе пойдем против немцев и вместе умрем на поле боя.

Время от времени появлялись блестящие мужчины, либералы, носители великолепных идей: доктора из Оксфорда и Кембриджа, писатели, журналисты и политики. Романтики, переполненные идеями парламентаризма, они витали в таких высоких сферах, что толпа, опьяненная собственной значимостью и властью, не реагировала на их выступления. Однако даже эти ораторы хвастались своей бескровной революцией, одновременно призывая к кровавой войне.

Благодаря революции Керенского вся эта толпа бывших представителей богемы и теоретиков-мечтателей на какое-то время заняла видное положение. Социалистическая революция сдула их словно пыль со стола.

Приезжали к нам и искалеченные солдаты и офицеры, потерявшие на войне кто руку, кто ногу, кто зрение. С трагической искренностью они призывали продолжить войну. Солдаты равнодушно слушали этих людей. Я присутствовал на выступлении одного из них. Этот солдат, лишившийся ноги, руки и одного глаза, стоял на помосте, опершись на костыли. Не производя ни единого жеста, он выкрикивал в толпу, что надеется, что своей победой солдаты отомстят за его увечья. В его словах слышались слезы. Это был крик души. Но солдаты слушали его не более чем с равнодушным вниманием.

В защиту войны выступали и простые солдаты. Совсем молодые юноши, сироты, для которых армия стала домом. Они ушли в армию совсем юными, не успев получить профессии, и профессией их стала война. Они не понимали, чем будут заниматься в мирной жизни, и боялись оказаться невостребованными. Это были самые успешные ораторы. Они говорили на языке толпы, не ходили вокруг да около, а изъяснялись короткими фразами.

– Послушайте, парни, давайте закончим начатую работу, освободимся, и ну ее к черту!