Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Коридор был бесконечным, тускло освещённым и совсем не страшным. Одно плохо — бесконечным. Я даже не шёл, а просто брёл уже по нему, время от времени толкая и дёргая двери, в шахматном порядке расположенные по обеим сторонам. Двери не шевелились. Казалось, они просто вмонтированы в глухую стену. Кое-где между дверей попадались прислоненные к стене швабры. Их созерцание выводило меня из себя, но тоже как-то устало. Это занятие меня так заколебало, что я не сразу заметил происходящие со мной изменения. А совершались они как-то плавно и совершенно естественно. Я шёл только что одеты так, как был одет этим вечером… а потом оружие осталось прежним, но самоделковая кожа сменилась отлично выделанной, и длинные перья широкополой шляпы то и дело цеплялись за стены… через секунду я отпихивал локтем мешавший мне дисковый ППШ, а мешковатую гимнастёрку перетягивал потёртый ремень… ППШ сменялся мечом, плечи тяжело облегала плотная кольчуга… И ещё что-то было, снова и снова, чуть ли не возле каждой двери.

У меня возникло ощущение, что я иду по коридору уже много часов. Три шага — дёрг — шаг — поворот — дёрг — три шага — дёрг… Что же дальше-то?

Впереди — мне показалось — внезапно возник тупик. Но это оказалось разветвление — коридор уходил вправо и влево.

Ишак, которого поставили между двумя возами морковки, в конце концов сдох от голода. Печально… Я решительно повернул направо, начисто отметая все соблазнительные мысли о том, что слева мог быть близкий выход.

Справа, впрочем, выхода не было тоже. Да и коридора тут тоже не было. Вместо этого — тупик, в котором стояло мягкое кресло, а перед ним серым холодным глазом поблёскивал стоящий на растопыренных тонких ножках массивный телевизор "чайка". В точности такой же, как стоял у нас дома, только там он находился на тумбочке. И этот телевизор включился в тот самый момент, когда я, удивлённо разглядывая это чудо, подошёл к креслу.

Экран провалился, растаял, став открытым окном в никуда… нет, не в никуда. В тумане, висевшем где-то плотной кисеёй, рисовались распростёртые ветви кустов — то ли ещё, то ли уже голые, хотя мне почему-то казалось, что там не холодно. Мне показалось, что я различаю фигуры людей, уходящие в туман; чуть сбоку мне почудились несколько воткнутых в землю клинков… или нет, что ли? Изображение уплыло в сторону, я увидел… себя. Да, это был я, в точности такой, как сейчас, только одежда была другой, не было оружия, да ещё поперёк лба над левой бровью почти на переносицу тянулся тонкий белый шрам. Я кусал губы и хмурился, глядя прямо перед собой.

Потом это видение уплыло, а сменили его сцены яростной схватки — в мелькании клинков и тел непонятно было, кто и кого кромсает, различалось только, что белые дерутся с неграми. Но это изображение оказалось ещё более коротким, чем предыдущее. Вместо него возник заснеженный лес и человек, идущий по нему на лыжах. Я видел его только со спины, но почему-то человек показался мне знакомым. И при виде этого накатила на меня глухая, тяжёлая тоска…

…Я открыл глаза. Волнами откатывалась прочь посетившая меня во сне печаль. Весенняя ночь была тёплой, стрекотали какие-то насекомые, и огромная звезда чаша без дня висела над миром.

Я глубоко вздохнул и, чуть повернувшись, различил в темноте южной ночи лицо Татьяны — мы совершенно открыто устроились на склоне холма на разостланных одеялах, брошенных на сорванную и стасканную в "матрас" траву. И только сейчас я понял, как это чудесно — вот так спать рядом со своей девчонкой. Со своей. Не… делать то, что мы делали сегодня днём (вчера, вернее), а просто вот так лежать рядом с самым родным в этом мире существом.

Странно. Сон был тягостным, но не страшным, так от чего же я проснулся?

Это была уже мысль командира, вождя — и я сел. Максимально осторожно, чтобы никого не разбудить (и в первую очередь — Танюшку).

На ночь мои соплеменники разбрелись кто куда, начисто позабыв, что мы вроде бы как на войне. Так что невозможно было определить с ходу, кто на месте, кто — нет, где вообще это место…

Беспокойство не отпускало, и я сперва сел на корточки, потом встал в рост, засунув за резинку спортивных штанов дагу. Помедлил — и шагнул с одеял в тёплую траву.

Танюшка позади что-то бормотнула — и не проснулась, я это понял.

Собственно, я не собирался никого искать, а просто хотел успокоиться, вернуться и завалиться спать вновь. Я спустился к ручью, попил, потом присел на камень, прислушиваясь и вглядываясь в темноту. В низине за ручьём с хрустом, топотом и хрюканьем пробежали несколько кабанов, потом прошло какое-то очень крупное животное — я даже расслышал мощное сопение, но какое-то добродушное. Странно, я совсем не боялся, хотя год назад меня ужаснула бы сама мысль о такой вот прогулке по лесу. Мне вспомнились наши с Танюшкой первые ночёвки, и я улыбнулся в темноту. Да уж, резко проехался по нам этот год…