Путь в архипелаге (воспоминание о небывшем)

Так или иначе, но Танька большую часть времени с явным удовольствием валялась в постели и читала. Вернее, разбирала по словечку тексты в шести испанских книжках, попавших сюда невесть когда, пытаясь самоучкой освоить этот язык. Не знаю, какие уж у неё были успехи, но названия она мне перевела. Это были неизменный "Дон Кихот" Сервантеса, сборник комедий Лопе де Веги, "Остров" некоего Гойтисоло, толстенный и затрёпанный сборник детективов, "Талисман" Стивена Кинга (того самого, повесть которого "Туман" меня так напугала в "Вокруг Света" — как раз весной 87-го года; не знал я тогда, чего надо бояться!) и (чёрт его знает, с какой стати!) большеформатный альбом чёрно-белых фотографий с заснятыми на фоне очень красивых пейзажей голыми мальчишками и девчонками. Я ей даже завидовал, потому что сам давным-давно ничего не читал. Раньше я думал, что и дня не смогу прожить без книги, а вот под ж ты…

Но и я, если честно, много бездельничал. В основном — дрых, и это было великолепное чувство — вот так спать в постели, в совершенной безопасности. И это чувство в немалой степени укрепляло моё намерение уйти подальше от этого бурного мира, туда, где можно без страха ложиться спать, не вздрагивать от шорохов в ночи и не думать за всех о невыносимо сложных, кровавых вещах.

А ещё… ещё я пытался вспомнить, о чём говорил со мной в том сне Арагорн. Временами мне это казалось очень важным. Но мир этот вычерпал мою любознательность почти до дна. Я устал. Только это теперь и имело смысл…

…Мы гостили в Скале уже шестые сутки, и как раз наступило седьмое утро. Было совсем рано. Лаури разбудил нас сам.

— Подъём, — сказал он, и я, открыв глаза, увидел, что Лаури одет полностью. — Шторм прекратился. Драккар спускают на воду, Олег. Мы отправляемся на запад через полчаса.

* * *

— Здесь нет вины безжалостного шквала,
А есть судьба рождённых для войны…
Когда корабль идёт в моря Вальхаллы —
Кто остановит взлёт его с волны?..

Гребцы снова пели на вёслах. Песню перемежали звонкие удары гонга. После долгого шторма пришло полное безветрие, но, похоже, грести парням было в удовольствие.

Мы с Танькой сидели на корме, возле Лаури, лично правившего веслом, расстелив на тёплой палубе меховой плащ. Драккар резал океанскую гладь, рождая двойную волну, медленно разбегавшуюся в стороны и угасавшую вдали.

— Да, это уже океан, — сказал я вслух.

— Океан, — Лаури легко довернул весло, ловко сменив ногу на палубе.

— И больше нет ни боли, ни тревоги,
Есть только песнь, подобная лучу!
И юный воин вслед воскликнет: "Боги!
Он прожил так, как я прожить хочу!"

— До Азориды неделя такого хода, — сказал Лаури и ударил в гонг: — Эй, навались!

Вёсла на миг замерли в высшей точке размаха — и с удвоенной силой вспороли воду.

— Росстани, — сказала Танюшка. Я повернулся к ней:

— Что ты сказала?

— Росстани, — повторила Танюшка, глядя на меня внезапно потемневшими глазами — как вода лесного озера, на которую упала вечерняя тень. — Место, где расходятся дороги. Место, где расстаются, Олег.

Андрей Макаревич
Когда поднимались травы,
Высокие, словно сосны,
Неправый казался правым,
И боль становилась сносной.
Зелёное море пело,
Навек снимая усталость —
Весне не будет предела!
Казалось…
А что осталось?
Остался бездомный ветер,
Осенний звон погребальный
И лист — последний на свете
На чёрной дороге дальней.
Весною нам всё известно,
И всё до предела ясно.
Мы дрались легко и честно,
И это было прекрасно.
И часто в бою казалось —
Победа в руки давалась,
И нужно самую малость —
Казалось…
А что осталось?
Остались стены пустые
И бельма былых портретов,
И наши стяги святые —
Обрывками старой газеты…

РАССКАЗ 12 Свой остров

Бог мой — это не ропот. Кто вправе роптать?!

Слабой горсти ли праха рядиться с Тобой?!

Я хочу просто страшно, неслышно сказать:

"Ты не дал — я б не принял

Дороги иной…"

С. Калугин

* * *