Путь в Колу

Государева служба под началом воеводы-боярина Алексея Петровича Толстого в деревянном остроге на краю Студеного моря была трудной, но почетной. Сотник понимал, что стережет самые отдаленные вотчины Российской державы, и гордился этим. Воевода-боярин щедро платил жалованье и кормовые деньги. Случалось, и свои собственные деньги жаловал за исправную службу. Жена и двое малых деток сотника жили в тепле и холе, пребывая в собственном доме вблизи Гостиного двора.

Приходилось и прежде Тимофею Стригалину иметь дела со свейскими межевщиками, но такое довелось ему испытать впервые. Уже пошла одиннадцатая неделя с тех пор, как схватили его свейские воины в становой избе на берегу Инаре-озера по приказу ротмистра Пера Клементсона и со связанными руками привезли в разоренный Кольско-Печенгский монастырь. Его держали под караулом в тесной каморке, куда прежний игумен обычно сажал нарушивших данный обет непокорных послушников.

Время от времени сотника выпускали во двор обители на прогулку, и он всей грудью вдыхал теплый и чистый летний воздух. Его радовал вид зазеленевших березок и чахлой травы, пробивавшейся на солнечный свет из каменистой тундровой почвы. А огромное белесое небо над головой казалось порой чудесным куполом прекрасного земного храма.

Однажды во время прогулки к нему осторожно приблизился отец Илларион и негромко шепнул:

- Тайком от свеев я послал в Колу надежного человека... чтобы дал знать воеводе об учиненном разбое...

- Спасибо, отец святой, что не оставил в беде государевых людей, произнес в ответ сотник.

На берегу Инаре-озера лежал еще снег, когда вместе со свейскими межевщиками начали класть порубежные грани, но после этого пролетела бурная весна, наполненная гомоном великого множества перелетных птиц, наступило лето, ночи холодными сделались и осень близко, а из Колы все не прибыл стрелецкий отряд, чтобы вызволить полонянников.

Как-то в субботний день сотник Стригалин повстречал в предбаннике выходившего из парной целовальника Смирку Микитина и очень огорчился. За время плена целовальник так исхудал, что трудно было его признать. От некогда здорового и краснощекого красавца остались лишь кожа да кости. А все оттого, что Смирка упал духом и перестал верить, что воевода непременно пришлет отряд стрельцов на подмогу.

Более всего огорчало Тимофея Стригалина, что свеи по своей воле продолжают прокладывать порубежные грани и прорубать межи, отхватывая целые вотчины, принадлежавшие Российской державе в пользу свейской короны. Сотник догадывался, что свейские межевщики успеют прорубиться до осенних заморозков к Студеному морю.

В один из летних вечеров, когда солнце уже скатилось на край тундрового мелколесья и в воздухе заметно похолодало, Тимофея Стригалина повели из клетушки в трапезную. Там его ждали трое: ротмистр Пер Клементсон, знакомый толмач и третий, в котором сотник угадал овлуйского державца.

На широком столе лежал развернутый пергамент с картой Лапландии. Стоило сотнику глянуть на этот чертеж, как он сразу же узнал на ней Печенгскую, Мотовскую и Навденскую губы со всеми рыбными ловлями, морским выметом, озерами, реками и верхотинами, лесами и звериными логовищами. В руках у овлуйского державца была бумага, и Тимофей Стригалин узнал в ней крестоцеловальную запись, которую совал ему в нос ротмистр Пер Клементсон еще на берегу Инаре-озера.

- У тебя, сотник, в Коле семья осталась? - миролюбиво начал овлуйский державец.

- Да, семья моя в Коле пребывает, - ответил Тимофей Стригалин ровным голосом.

- И детки имеются?

- Двое их у меня.

- Наверно, успел соскучиться по семье? - продолжал допытываться Бальтазар Бек.

Толмач угодливо улыбался державцу и быстро переводил за ним.

- Скучаю по женушке и деткам своим, - отвечал сотник. - Да и как не соскучишься, сидя в клетке. Но только по какому такому праву ваш ротмистр позволил учинить разбой при межевании и арестовать государевых людей на землях, кои принадлежат искони короне державы Российской?

Наместник Норланда побагровел весь от столь дерзостных речей стрелецкого сотника. Какое-то время он молчал, раздумывая, в какую сторону и как повернуть разговор, чтобы сделать полонянника посговорчивей.

- В старозаветные времена еще задолго до правления короля Эрика Вилобородого все эти лапландские земли принадлежали свейской короне, внятно произнес овлуйский державец. - Но государи Московии силой и проворством оттягали их у шведских королей.

- Насколько я помню и рассказывали мне об этом отец мой и дед, которые служили стрельцами у государей Российских, лопины, проживающие на этих землях, платили подати в государеву казну и при Борисе Федоровиче Годунове, и Федоре Иоанновиче, и при царе Иване Васильевиче Грозном, возразил сотник Стригалин. - Еще во времена княжения Василия Третьего лопины своей волей явились с обильной данью в Москву и были приняты государем у Красного крыльца его царских палат. Вместе с ними и отправился тогда в Лапландию архимандрит Феодорит...