Читаем Путь в Колу полностью

- Все это пустые россказни, похоже на бред, - отмахнулся Бальтазар Бек. - И поэтому вот тебе мой совет: ставь свою подпись под этой крестоцеловальной записью и отправляйся в Колу, к своей семье.

Сотник хорошо знал, что стоило лишь приложить ему руку, и все эти земли вместе с живущими на них лопинами законным порядком перейдут под власть свейской короны.

- Я целовал крест на верность государям московским и изрядником* вовеки не стану, - молвил Тимофей Стригалин.

_______________

* Изменником.

- Ну так и я не пообещаю, что ты со своими людьми вернешься нынче в Колу, - ледяным тоном произнес овлуйский державец. - А может случиться и такое, что король наш Карл Девятый своим рескриптом укажет всех, кто оружно нападал на его королевских воинов, предать смертной казни.

Сотник молчал долго, уронив голову на широкую грудь. Большие намозоленные ладони его недвижно лежали на столешнице. Серые глаза глядели на свеев устало и скорбно.

- За землю русскую и смерть принять не страшно, - сурово произнес сотник.

Не добившись ничего от полоненного стрелецкого сотника, овлуйский державец приказал двоим воинам отвести его обратно в каморку и продолжать держать под строгим караулом.

- Крепкий орешек, - сухо заметил Бальтазар Бек, когда дверь трапезной затворилась.

- Я немало с ним бился еще на Инаре-озере, - подхватил Пер Клементсон. - Никакие уговоры не помогли.

- Теперь это не так важно, - со значением произнес наместник Норланда. - Король наш в доверительной беседе со мной сказал, что поход в Колу этой зимой - дело решенное. Но вот что, ротмистр... Наш человек в Коле сообщает, будто воинов там числом, может, немногим больше сотни. А этот пятидесятник ихний наговорил такое, что, выходит, там стрельцов больше тысячи. И пушек немало. А в Норланде нам не набрать до зимы тысячу пеших воинов и несколько сотен опытных лыжников.

- Но быть может, лжет этот русский пятидесятник, - предположил Пер Клементсон.

- Может и так статься, - не стал возражать Бальтазар Бек. - Но все эти сведения надо как-то проверить, чтобы узнать истину.

- Я думаю, следует попытать этого увальня, которого взяли со стрельцами вместе, - сказал ротмистр. - Узнать надо, почему и как он оказался среди русских воинов и откуда у него эти меха в мешке?

- Мы допросим его завтра: на сегодня довольно. Устал я. А вот сотника и пятидесятника следует держать под строгим караулом до зимы, пока в Колу не двинемся.

Ротмистр и овлуйский державец молчали, в раздумье глядя на полыхавший в слюдяном окошке оранжевый поздний закат, обещавший благодатное утро.

11

Дьячок Дружинка Сумароков крепился изо всех сил, чтобы духом не пасть. Темнота и сырость подвальной каморки действовали на него угнетающе. Одиночество и неизвестность тяжким камнем давили на душу. И когда втолкнули к нему в каморку Савву Лажиева, дьячок словно ожил, и вернулась к нему прежняя веселость.

Савва рассказал о своих мытарствах на Новой Земле, как оказался в полоне. Дружинка поведал отроку о коварстве свейских межевщиков. Отобрали они у него все чертежи и грамоты, по которым собирались прокладывать порубежные грани. О своем заключении дьячок молчал: говорить об этом ему попросту не хотелось, да и что можно сказать, когда один день похож на другой, как две стершиеся деньги.

Они старались теперь говорить о будущем. Мечтали о том дне, когда окажутся в Коле.

- Что ты собираешься делать, когда домой из плена вернемся? - спросил Дружинка Сумароков.

- Каллистрат Ерофеевич обещал крепким словом замолвить обо мне Ивану Парфентьевичу Махонину, - смущенно ответил Савва Лажиев.

- Ты грамоту разумеешь? - приподнялся дьячок на жестком своем ложе.

- Маленько. Буквы умею писать и цифирь знаю, - протянул неуверенно Савва. - Но я могу ездить по становищам лопинов и подати государевы собирать. Я люблю оленей и сумею править оленьей упряжкой. Не боюсь стужи и сполохи ночные люблю...

- Это очень даже хорошо, что ты грамоту немного знаешь, - одобрил намерение Саввы Дружинка Сумароков. - Ведь я тоже служу под началом у Ивана Парфентьевича Махонина. Строгий на службе, но добрый и понятливый человек наш подьячий в Коле. Нас он попусту не обижает, но взыскивает за все сполна.

- И как ты полагаешь, возьмет он меня к себе? - озабоченно спросил Савва.

- А что и не взять-то, - не сразу ответил Дружинка. - И я обещаю замолвить за тебя слово Ивану Парфентьевичу. А моему слову подьячий верит. Не побоялся же он дать мне все чертежи лапландских земель для прокладки порубежных граней. И если бы не коварство и разбой, что учинили воинские люди свейского ротмистра...

Он умолк, так и не закончив начатую фразу. И оба задумались над тем, что уготовила им судьба в свейском плену в перемирное время, когда ни одним из государей не расторгнут еще договор о Вечном мире.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих интриг
100 великих интриг

Нередко политические интриги становятся главными двигателями истории. Заговоры, покушения, провокации, аресты, казни, бунты и военные перевороты – все эти события могут составлять только часть одной, хитро спланированной, интриги, начинавшейся с короткой записки, вовремя произнесенной фразы или многозначительного молчания во время важной беседы царствующих особ и закончившейся грандиозным сломом целой эпохи.Суд над Сократом, заговор Катилины, Цезарь и Клеопатра, интриги Мессалины, мрачная слава Старца Горы, заговор Пацци, Варфоломеевская ночь, убийство Валленштейна, таинственная смерть Людвига Баварского, загадки Нюрнбергского процесса… Об этом и многом другом рассказывает очередная книга серии.

Виктор Николаевич Еремин

Биографии и Мемуары / История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
1917 год. Распад
1917 год. Распад

Фундаментальный труд российского историка О. Р. Айрапетова об участии Российской империи в Первой мировой войне является попыткой объединить анализ внешней, военной, внутренней и экономической политики Российской империи в 1914–1917 годов (до Февральской революции 1917 г.) с учетом предвоенного периода, особенности которого предопределили развитие и формы внешне– и внутриполитических конфликтов в погибшей в 1917 году стране.В четвертом, заключительном томе "1917. Распад" повествуется о взаимосвязи военных и революционных событий в России начала XX века, анализируются результаты свержения монархии и прихода к власти большевиков, повлиявшие на исход и последствия войны.

Олег Рудольфович Айрапетов

Военная документалистика и аналитика / История / Военная документалистика / Образование и наука / Документальное