Путь в лес

Погибших уже разоблачили, сняв с них всё, кроме исподнего. В тусклом свете единственной свечи кровавые пятна на рубахах казались черными. Дорант прошел вдоль скорбного ряда — тела были разложены у длинной стены, ногами к стене, головами к проходу — беззвучно читая прощальную молитву. Он знал не всех, у Харрана в команде было уже больше новых людей, чем тех, кто служил его отцу, но уважения заслуживал каждый, кто пал в бою или даже во сне. Новые, старые — они были СВОИ.

Дойдя почти уже до двери, Дорант вдруг понял, что Сеннера в ряду покойников нет. Он огляделся, но в зале — из живых — был он один, спросить было не у кого. Каваллиер прошел обратно, вглядываясь в лица — Сеннера не было.

Дорант почти выбежал из зала. Во дворе занимались чем-то двое слуг; он кинулся к ним.

— Где Сеннер?

— Сеннер?

— Мой боевой слуга. Где он? Среди мёртвых его нет, а Самир сказал, что он погиб.

— А-а, так это здоровый такой, в кожаном колете ещё был? Так он живой, только поранен. У него снутри колета пластины железные пришиты, так когда этот его копьем двинул, оно между пластинами застряло, вглубь не пошло. Повезло вашему Сеннеру, Фанор говорит, жить будет, если рана не загноится.

— А ещё выжившие есть?

— Нет, ваша милость. Он же, альв-то, сначала на крыше людей порезал. Подбирался к спящим, и насмерть. И во дворе, когда уж наши выбежали, с оружием, Гайла и Перца убил сразу, они в одних рубахах были, а Хакору, он в кирасе дежурил, в горло над кирасой нож воткнул. Ваш Сеннер сначала нож словил, тот тоже в колете застрял, а потом альв его копьём в бок ударил. Фанор говорит, чудом не убил, ещё бы на два пальца глубже вошло бы — и не жить ему.

— Где он сейчас?

— Да знамо, у Фанора в лечебне, вон там, от кухни направо, ваша милость. Туда завсегда раненых сносят, Фанор там с ними и возится.

В лечебне у Фанора стояло пять лежанок. На одной, застеленной чистым, лежал голый Сеннер, его грудь была замотана белой тряпкой с большим кровавым пятном слева. Фанор дремал, сидя за столом; рядом с ним примостился Асарау — на одной из лежанок, тоже сидя и опираясь спиною о стену. Сеннер тяжело дышал, его лоб был покрыт крупными каплями пота, черты лица заострились.

Дорант хотел уйти, чтобы не мешать спящим, но Фанор проснулся, встал и, подойдя, жестом показал Доранту на выход. В коридоре Фанор пояснил:

— Он спит сейчас. Много крови потерял. Но рана хорошая, чистая. Думаю, выживет. Лишь бы не нагноилась. Дикарь ваш всё под руки лезет, не выгонишь. Что надо ему?

— Он сам немного лекарь. У них в племени есть искусство — они зовут его опохве. Залечивает раны, останавливает кровь. Меня самого так вылечили. Ты его пусти к Сеннеру, на пользу будет. По крайней мере, у них раны никогда не гноятся.

Фанор с сомнением посмотрел через дверной проем на дремлющего Асарау, подумал и кивнул:

— Пущу, раз так. В конце концов, Сеннер твой человек.

— Может, нужно что? Снадобья какие?

— Да нет, всё есть у нас. Хозяин на раненых не скупится.

— Возьми вот, — Дорант протянул Фанору горсть золотых.

Тот отвел его руку:

— Не надо. Я служу Харрану. С ним говорите.

— Спасибо тебе. Я твой должник, если Сеннер выберется.

— Да выберется он. И не надо про долги, я всех лечу, своих-то.

— Все равно — спасибо! И доброй тебе ночи!

2

Наутро Дорант чувствовал себя так, как будто вчера выпил много лишнего — хоть на самом деле не пил вовсе. Слишком уж много всего было вчера: бал, дуэль, тревога из-за «напавших на город альвов»… Он аж застонал, подумав, каким был дураком, что согласился пойти на этот бал, вместо того, чтобы вместе с Асарау продолжить попытки узнать, как альва связана с примесом Йорре, почему на неё реагирует поисковый амулет. И ведь могло так случиться, что альва или погибла бы, или сбежала бы, когда начался весь этот беспорядок с самцом, проникшим в город. Дорант потерял бы её, а с ней единственную надежду найти хоть какой-то след похищенного примеса.

Тут он вспомнил Маисси, и ему стало ещё хуже.

Демоны бы побрали малолетних романтичных девиц, склонных навоображать себе невесть что, начитавшись глупых рыцарских романов, и выдумать Героя, Достойного Её.

Потом он вдруг подумал о своей дочке. Из четверых детей, которых родила ему Саррия, троих забрали боги. Осталась одна Лони, которой сейчас двенадцать. Дорант всегда зверел от одной мысли, что с ней могло бы что-то случиться. А ведь она совсем не намного моложе Маиссии. Ещё несколько лет — и Лони тоже начнет засматриваться на мужчин и влюбляться в кого не следует.

Дорант представил себе, что он увидел бы, как его Лони висит на шее у сорокалетнего мужчины. Ох, не стал бы он разбираться. Вызвал бы и убил.

Он дал себе слово, что, как только вернётся домой, займётся воспитанием дочки как следует. Во всяком случае, объяснит ей разницу между романами и жизнью. Ну, и проследит за тем, что она читает — и вообще чем занимается.