Эта картинка была последней в окошке чудесного калейдоскопа, и задержка на ней была больше остальных. Но вот все лица, места, события и чувства завертелись с возрастающей скоростью – такой, что невозможно было разглядеть ничего подробно, и Брехман почувствовал прикосновение к себе чего-то неизмеримо доброго, тёплого и светлого, как будто его нежно и с любовью поцеловала давно ушедшая мать. Вслед за этим сам он куда-то стремительно полетел: то ли вниз, то ли к небу – было не понять. Но это его уже не волновало.
– Как я счастлив… я счастлив… счастлив, – звучали слова, от которых становилось радостно и спокойно.
И, полный этого всепоглощающего счастья и радости, он улыбнулся всей своей долгой и наполненной жизни, всему большому миру, который покидал и который сделал его таким счастливым…
А в это время плачущая и не желающая верить в случившееся его жена Маргарита Андреевна всё сидела возле дорогого безжизненного тела, прикасалась к нему и повторяла, как заклинание:
– Саша, Саша, ты меня слышишь? Может быть, ты меня слышишь…
И произошло невероятное: часа в три ночи, когда врачи уже констатировали смерть, но случилась она так недавно, что тело не успело ещё окоченеть, на эти слова жены на застывшем и бледном лице Брехмана появилась добрая, такая знакомая и дорогая ей улыбка.
Таким – недвижным, но с тёплой, живой улыбкой на лице – и остался в её памяти самый дорогой человек. А когда через три дня состоялись похороны, на которые пошли продукты, купленные ею для субботнего приёма гостей, она рассказала все подробности той жуткой ночи близкому другу семьи, театральному режиссеру Леониду Анисимову. Он долго стоял в молчании, скорбя по ушедшему другу и сочувствуя рыдающей вдове. А затем произнёс:
– Не надо плакать, Маргарита Андреевна. То была не смерть, а поцелуй Бога. Он удостоился его всей своей жизнью, которую прожил ради познания и людей, и всем нам, оставшимся, надо ещё очень много сделать, чтобы заслужить подобное.
От этих хороших слов Маргарите Андреевне стало немного легче, и, вспомнив ещё раз невероятную улыбку, появившуюся на лице умершего уже мужа, она подумала, что и впрямь похоже это было на прикосновение к нему чего-то очень доброго и всепонимающего. Возможно, действительно, самого Всевышнего. И сердце её успокоилось.
Глава 6. Творчество
– Знаешь, что является самым большим грехом? – вдруг неожиданно спросил Платон по пути к трамвайной остановке.
– Интересно, что же? – равнодушно отреагировал я, захваченный врасплох таким вопросом.
– Не воровство, нет… И не измена. И даже не убийство. Самый большой грех – не реализовать то, что заложено в тебе от природы или от Бога, это кому как нравится…
Из разговора с другом
Обратный катарсис
Снежинок не было видно, но казалось, будто воздух наполнен мириадами тончайших иголочек, – они больно кололи руки, щёки, нос и вспыхивали разноцветными искрами в потоках жёлтого вечернего света. Мороз и вечер гнали в дома поздних прохожих, но у ярко освещённого входа старинного здания в самом центре Москвы было людно. Пританцовывая от холода, толпившиеся здесь дружно окружали каждого подходящего к парадным дверям и настойчиво спрашивали лишний билетик. Впрочем, подобные вопросы можно было услышать уже у ближайшей станции метро. Небольшой, но чрезвычайно уютный зрительный зал Дворца культуры Московского университета не смог вместить всех желающих послушать певицу, хотя и живущую в столице, но довольно редко появляющуюся здесь с концертами, и долго ещё после начала её выступления неудачники, так и не обретшие вожделенных билетов, безуспешно осаждали билетёров и непреклонного администратора.