Путь в небо. За чертой инстинкта

Было непонятно, поверил ли высокий милицейский чин этой сказке, но он настоятельно посоветовал Евгению Ивановичу никогда не прибегать к подобным услугам, а когда тот робко возразил, мол, кто же тогда ему может помочь, записал все его данные и важно сказал:

– Мы поначалу подозревали, что вы сами продали коляску и всё это дело раздули для того, чтобы бесплатно получить вторую, но теперь видим, что вы не такой. Мы посодействуем вам в получении через собес внеочередной коляски.

С чем и удалился, не оставив ни своего имени, ни фамилии, ни телефона. Помощи обещанной, естественно, не вышло.

Не жалел Евгений Иванович об этом своём нравственном выборе и потом, когда получил все нужные справки из милиции и начались его долгие мытарства по собесу, где постоянно обещали помочь, но всё время почему-то не помогали, а только подавали напрасные надежды. Да не просто не помогали, а в течение нескольких лет бездушно издевались над несчастным инвалидом, заставляя его по несколько раз в неделю звонить, а иногда даже ехать для получения якобы отобранной для него «почти новой» коляски, оставшейся от умершего другого инвалида. Только та на поверку оказывалась грудой металлолома, но чиновники потом его же самого и обвиняли в капризности и нежелании получить подарок государства. А однажды выяснилось, что завод в Серпухове, выпускающий эти самые мотоколяски для инвалидов, вообще закрылся из-за недостатка средств. И только после активного вмешательства в это дело депутата местной думы и редакции той самой центральной газеты, которая рассказала всей стране историю Евгения Ивановича Анфимова, собес наконец подобрал ему нечто, оставшееся от умершего владельца-инвалида и оказавшееся после серьёзного ремонта даже способным ездить. Правда, к этому времени он уже настолько плохо видел, что не мог садиться за руль даже такого автомобиля. Но это уже совсем другая история – история хождения по мукам простого инвалида в период безоговорочной победы демократии в России. История, как понятно, почти не имеющая отношения к необычному нравственному выбору, перед которым поставила Евгения Ивановича жизнь в 65 лет и который он сделал по законам совести и доброты.

Поцелуй бога

Умирал прекрасный человек – выдающийся учёный и близкий мой друг Израиль Брехман. Было самое благодатное, тёплое время года в городе Владивостоке, на краю земли российской, но уход из этого мира никак не зависит от погоды. Нет, он не мучился в реанимации или на больничной койке в тисках смертельного недуга. И не страдал от боли на домашнем диване, отчаянно поглощая кучи лекарств, призванных облегчить последние недели и дни покидающего этот мир человека. Всё было иначе. Совсем иначе!

Он так же, как и всегда, вставал без будильника рано утром – ну, может быть, теперь не в семь, как обычно, а в восемь часов – и, позавтракав, садился за письменный стол. До полудня он проводил время в самом счастливом для него занятии – работе. В работе над результатами экспериментов, очередной статьёй, книгой или составлением ближайших планов. Затем уходил на час гулять, обедал и ехал на работу, в свой отдел. Так что никто, посмотревший на него со стороны, никак не сказал бы, что человек этот вот-вот уйдёт из жизни. Да и сам Израиль Ицкович, спроси его кто напрямую о смерти, пожалуй, выказал бы удивление, а возможно даже, и возмущение такой странной темой. Но это внешне, а внутри…

Кому дано знать, что делается внутри человека, особенно такого, каким был Брехман?! Он крайне не любил распространяться на темы о собственном самочувствии, недомогании и тому подобном. И тем не менее он ясно осознавал, что с ним происходит что-то очень серьёзное. Такое, чего раньше никогда не было. И это «что-то» являлось не временным ухудшением здоровья и даже не грозным предынфарктным состоянием, с которым он детально познакомился накануне настигшего его 15 лет назад настоящего обширного инфаркта. Тут было что-то совсем иное, чего он не испытывал на протяжении всей своей интереснейшей и плодотворной жизни. Что-то такое, что стояло значительно выше, чем простое ухудшение самочувствия, накатывающая сердечная или иная боль. По масштабу это было сродни всей жизни, которая была за ним. Или… смерти, которая рано или поздно приходит на смену всякой жизни.

Да, человек, увы, смертен. И эта неотвратимая жизненная аксиома, загадка, неизбежность обязательного физического умирания – единственная, пожалуй, проблема, которую человечеству, наверное, не суждено разрешить никогда, – в один страшный момент вдруг встаёт перед каждым живым существом. Брехман был медиком, настоящим исследователем и учёным – у него на всё происходящее вокруг и с ним был свой взгляд. Начиная от случившейся в стране по инициативе Горбачёва перестройки и кончая предположением о наличии у него раковой опухоли, которое, к счастью, не подтвердилось. Поэтому, когда он вдруг начал чувствовать непривычную повышенную слабость, усталость и утомляемость, то задумался о своих 73 годах.