Путь в небо. За чертой инстинкта

– О чём ты говоришь, Серёжа, разве могут тут быть ещё какие-то стороны, кроме тех, которые сделали всё, что могли, – мрачно отозвался отец.

– Представь себе, могут. Помнишь Аркадия Борисовича, ну, того странного поэта, он раньше часто у нас бывал?

– Конечно, помню. Что с этого?

– А вот что. У него есть друг, который тесно общается с той частью общества, которая – как бы это сказать – не всегда находится в ладу с законом. С мафией, одним словом…

– Господь с тобой, Серёженька, – вскинулся Евгений Иванович, – это-то тут при чём?

– А вот послушай. Этот его приятель недавно был в гостях у одного из местных крёстных отцов, ну главарей нашей нижегородской мафии, который вершит у них третейский суд… Разбирается во всяких конфликтах, возникших среди этой публики, и принимает окончательное и безоговорочное решение о том, кто виноват и какое ему предстоит наказание. И если уж он вынесет своё решение, то оно неукоснительно исполняется.

Евгений Иванович был настолько законопослушен, что, как только услышал, о чём – вернее, о ком – завёл речь его сын, сразу же бросился к телефону и проверил, хорошо ли лежит трубка. Затем зачем-то подскочил к окну и, отстранив занавеску, взглянул на улицу. Тут же попытался что-то сказать Сергею, но тот невозмутимо остановил его порыв.

– Чего ты, папа, боишься? – Ведь вся наша страна давно так живёт – это уже почти что в законе всё. И справедливости там, кстати, куда больше, чем в официальном мире.

Отец его на это только махнул руками, как бы отстраняясь от чего-то очень неприятного ему, но ничего не ответил, а только обречённо опустился в старенькое кресло.

– И как-то так получилось, – продолжил Сергей свой рассказ, – что он, этот друг Аркадия Борисовича, рассказал тому мафиози всю твою историю.

При этих словах Евгений Иванович только испуганно тряхнул головой и, ещё глубже уйдя в кресло, продолжал смотреть на сына округлившимися глазами через толстые стёкла своих очков.

– Ну, о том, как у тебя украли коляску, и обо всём, связанном с этим. И знаешь, что ответил мафиози?..

В этот момент Сергей взглянул на отца и отметил крайнюю степень его взволнованности и испуга, что помимо круглых глаз и судорожного прижимания обеих рук к груди с одновременным придыханием проявлялось ещё и в максимальном втягивании его головы в плечи. Сын заметил всё это и произнёс, как отпечатал:

– Он сказал: «Такие люди не должны жить!»

Ещё раз торжествующе посмотрел на застывшего отца и пояснил:

– Он имел в виду тех, кто украл у тебя коляску.

Тут Евгений Иванович наконец перевёл дух и опустил на подлокотники руки – будто освободился от тяжёлой ноши.

– И правильно, между прочим, сказал, – закончил спокойно сын.

– Ну, Серёжа, это уж слишком категорично, – отозвался отец из глубины кресла. – Если бы всё правосудие вершилось таким образом… Пусть и совершили они очень нехороший проступок, но всё-таки жизнь человека несопоставима с такими, не ахти уж какими материальными ценностями, как инвалидная коляска.

– Да? Небольшими ценностями?! – вскипел Сергей. – А если она неотделима от твоего существования? Если ты без неё жить не можешь?

– Ну, это, допустим, не совсем так… Нет-нет, Серёжа, я никак не могу согласиться с такой постановкой вопроса, – продолжал Евгений Иванович, собираясь, видимо, ещё пофилософствовать на эту небезынтересную для него тему, но Сергей его остановил.

– Погоди, это ещё не всё, что сказал тот мафиози. Ещё он сказал: «Пусть этот инвалид хотя бы примерно очертит мне круг лиц, могущих иметь отношение к краже, – и они вернут ему коляску. Пусть он только намекнёт. А если её у них уже нет, то на следующий день у его дома будет стоять не коляска, а новая машина…»

И ужас, и восхищение, и недоумение, и ещё бог знает какие эмоции отразились в эту секунду в глазах Евгения Ивановича, во всей его плотно вжатой в узкое кресло маленькой фигурке, на которую обрушился такой шквал совершенно неожиданных, поистине могущих свести с ума вестей.

– И он просил передать всё это тебе, – продолжил Сергей, будто не замечая реакции отца, – и как можно скорее дать ему знать о твоём решении.

Евгений Иванович сидел ни жив ни мертв, в той же вжатой в кресло позе и молчал.

– Папа, это не шутка и не розыгрыш, – попытался Сергей достучаться до молчащего и замершего в своём кресле отца. – Пойми, ты можешь быстро получить назад свою коляску и больше никогда не ходить унижаться в эту милицию, к чиновникам в собесе. Тебе только надо сказать «да». Я нисколько не сомневаюсь, что эти люди говорят вполне серьёзно. И они делают то, что говорят. Аркадий Борисович тоже это подтвердил.

Отец молчал. В сильном волнении встал он с кресла и проковылял к окну. Мелкий дождь монотонно барабанил по подоконнику, будто напоминая о грядущих за ним тоскливых зимних вечерах и неизменном их спутнике – холоде. Но Евгений Иванович не замечал его. Он полностью погрузился в свои мысли.

– Верно, – думал он, глядя в окно и совершено не замечая колотящегося там дождя, – несчастная страна наша и впрямь дошла до такого состояния, когда истинная справедливость исходит не от чиновников и не от правовых органов, а от тех, кого в обществе называют страшным словом «бандиты». Я не знаю, кто он и что он совершил, этот мафиози, – наверняка ничего хорошего, – но в его страшных словах куда больше человеческого, чем во всей бессмысленной деятельности целой армии чиновников и милиционеров. Конечно, слова эти не имеют права на осуществление по многим причинам, но эмоционально, по сути, его реакция куда более человечная, чем, наоборот, внешне весьма заботливая о людях, но по существу далёкая от интересов людей бездарная деятельность целой толпы представителей государства. Ведь, действительно, до какой же степени разложения, бесчеловечности надо дойти, чтобы посягнуть на инвалидную коляску. Ведь это всё равно что отнять у инвалида ноги…

Тут он снова вспомнил то ясное летнее утро, когда случилась с ним эта беда. Всё, что он в тот момент испытал, – подобное потрясение, шок и безысходность – владело им до этого лишь раз, когда умерла его жена. Вспомнил всё, что он тогда думал о тех людях, которые решились на такое изуверство.

Евгений Иванович давно уже не понимал, что происходит в стране, где демократия вроде бы взяла наконец верх над долго издевавшейся над страной так называемой «коммунистической идеологией», – и вроде бы многое должно было измениться в стране. Пришедшие к власти демократы всё правильно говорили, и даже какие-то свободы появились, но главное-то, главное – жизнь большинства простых людей стала куда хуже, чем при коммунистах. Сначала всех их лишили годами и десятилетиями собираемых накоплений в тумбочках, а потом и в Сбербанке. Затем стали появляться так называемые «новые русские», которые в царящей во всей стране разрухе вдруг оказались более чем состоятельными людьми и которые по всем манерам более напоминали не известных из мировой литературы бизнесменов-предпринимателей, а самых настоящих бандитов. И в довершение всего вокруг опять воцарилось беззаконие и наплевательское отношение к человеку, свойственное всем рабским идеологиям вообще и коммунистической в частности.

Не понимая всего этого, но ясно видя, что вокруг происходит, Евгений Иванович давно уже перестал принимать всё это слишком близко к сердцу. Ему было довольно того, что пенсию (хотя и небольшую, но достаточную, чтобы ещё и голубей кормить) приносят регулярно, а сын Серёжа имеет работу и кое-что зарабатывает. И следил Евгений Иванович за всей этой вакханалией демократии как сторонний наблюдатель, лишь иногда, в кругу очень близких родных или друзей позволяя себе высказаться на этот счёт. Но вот это происходящее коснулось и его. Да как коснулось! Не только лишился он в одночасье главной физической опоры в жизни, но и сразу ощутил на собственной шкуре полное безразличие к себе родного, как он считал, государства. И теперь для восстановления справедливости в таком больном для него личном вопросе ему предлагалось сыграть по сложившимся вокруг негласным, но, судя по всему, весьма суровым правилам. Вернее, даже и участия его практически не требовалось, а надо было лишь дать согласие, и всё произойдёт как бы само собой. Казалось бы, чего проще, когда такая удача подворачивается и все тяготы и мытарства снимаются как по мановению волшебной палочки. Но совершенно неожиданно Евгений Иванович был не готов согласиться на такой простой и выгодный для него способ разрешения проблемы. Он оказался в ситуации очень важного и очень жёсткого выбора. В нём как будто боролись два человека.

– Это единственный твой шанс, – увещевал один. – Единственная, неизвестно кем посланная надежда. Соглашайся, соглашайся немедленно…

– Вот именно, – перебивал его второй, – вот именно – «неизвестно кем посланная». Точнее, как раз известно кем – дьяволом! Ибо только он может в такую минуту подкинуть тебе такое решение.

– Да нет ничего проще, – снова вступал первый. – Всё предельно ясно. Милиция никого не найдёт. Государству на тебя глубоко наплевать. Ты беспомощен и беззащитен. Так что предложивший тебе такой вариант человек – кто бы он ни был – поступает благородно и справедливо во всех отношениях!

– Хорошенькое благородство! – вскипал второй. – Ты же не знаешь методов, которыми действует эта «благородная» публика. Возможно, коляску твою угнала шпана. Да, этот мафиози в конце концов найдёт исполнителей варварского акта. И что тогда? Бандиты остаются бандитами во всех обстоятельствах, и они выбьют у этих ребятишек признание всеми доступными им способами.

– Глупости, глупости, – продолжал гнуть своё первый голос. – Подумаешь, припрут к стенке, припугнут хорошенько, ну, пару подзатыльников отвесят – те и признаются во всём. Зато ты-то, ты-то получишь свою коляску, без которой действительно у тебя не жизнь, а сплошная мука.

– Подумай хорошенько, к чему тебя склоняют, – не отставал второй. – Тебя, человека гуманнейшей профессии, который всю жизнь делал всё, чтобы облегчить людям страдания, хотят заставить согласиться на такие действия, которые могут обернуться непредсказуемыми физическими страданиями для других. Пусть и впрямь совершивших неблаговидный поступок – пусть даже преступление! Но не перед бандитами же они должны отвечать за него, а перед законом.

– Да что этот закон! – попытался ввернуть своё его оппонент. – Ты же сам знаешь…

– А то, – не унимался второй, – что кто-то должен жить по высшей справедливости даже в то время, когда вокруг царит полнейшая несправедливость и всё перевёрнуто с ног на голову. Кто-то же должен в человеческом обществе, временно ступившем на неправедный путь, нести этот высший крест разума и добродетели. Пусть даже с серьёзными собственными издержками. Но ради всех остальных – кто-то должен!

«Должен…» – как эхо, повторил Евгений Иванович вслух, и голоса эти сразу смолкли.

Он повернулся к сыну и с испугом поглядел на него – не стал ли и тот свидетелем странного диалога. Голоса эти он слышал столь отчётливо, что казалось, говорили в комнате. Но нет. Сергей отсутствующе рассматривал какой-то принесённый им журнал.

– Я должен тебе сказать, Серёжа, – начал Евгений Иванович, – что не согласен на это предложение. Я всё обдумал и пришёл к выводу, что не могу воспользоваться такими услугами, таким способом решения моей проблемы.

Он ожидал, что Сергей начнёт сразу упрекать его, укорять в чём-то, но тот молчал.

– Понимаешь, всё-таки я как-то приспособился сейчас к жизни без колясочки, – продолжил он трудное объяснение. – И потом ведь не исключено, что сама милиция найдёт её. Сейчас зима на носу – я бы всё равно ею не пользовался, а там и срок у милиции для поисков выйдет, они мне справку нужную дадут – глядишь, получу другую коляску в собесе.

Сын не стал переубеждать отца – знал, что если он что-то решил, то его не своротишь никакими силами. А Евгений Иванович, сделав такой выбор, никогда об этом не жалел. Не жалел, когда ему как-то вечером позвонили из областного УВД и предположили «прямо сейчас» явиться к ним. Это произошло после появления у него журналиста из центральной газеты и выхода в свет громкой статьи, где прямо говорилось о бесчеловечности государства и человечности некоего «представителя местной теневой экономики», изъявившего желание восстановить попранную справедливость.

– Почему прямо сейчас? – испугался Евгений Иванович. – Что стряслось?

– Приехал полковник из Москвы, – ответили ему. – Это по поводу статьи в газете о вас. Хочет вас видеть.

– Но сейчас же уже вечер! – с испугом, но в то же время и с некоторым облегчением возразил Анфимов. – Я не могу. Завтра – извольте.

Назавтра высокий милицейский чин из Москвы, оказавшийся почему-то в штатском, положил на стол диктофон, рядом с ним ту самую заметку из центральной газеты и попросил Евгения Ивановича всё рассказать. Тот повторил свою историю, а когда дошёл до эпизода с местным мафиози, то его собеседник попросил уточнить, о каком таком «теневике» идёт речь. Тут бедный Евгений Иванович так перепугался, что начал сочинять нечто несусветное. Придумал на ходу, что это он в трамвае ехал и рассказывал знакомому всё происшедшее с ним, а рядом оказался какой-то человек в спортивном костюме и с золотым зубом, который сильно заинтересовался этой историей и, назвавшись представителем местной теневой экономики, предложил свои бесплатные услуги в решении возникших проблем. И он, дескать, знать не знает того человека – видел всего один раз в жизни, да, может, он и не мафиози вовсе, а так, присочинил об этом для более сильного впечатления в трамвае.