Путь в небо. За чертой инстинкта

На этой нежной ноте он встал из-за стола, потревожив нахальных голубей, закрыл окно и, захватив сумку с нехитрым провиантом, заковылял по деревянной лестнице вниз. Улица встретила его ласковым запахом лета, пробивающимися сквозь ветви деревьев весёлыми лучиками солнца и лёгким ветерком. На дворе было пусто и тихо. Лишь трамвай прогрохотал по соседней улице, пока он шёл по двору к своему гаражу. Уже подходя к нему, Евгений Иванович понял – нет, скорее почувствовал: что-то не так. И тут же заметил он это «не так» – висячего замка на петлях не было, а дверь была чуть приоткрыта.

– Неужели вчера позабыл закрыть? Как бы не унесли чего, – мелькнуло у него в голове, и с нарастающим волнением, перехватывающим дыхание, бросился он на дверь и резко рванул на себя.

Гараж был пуст. Это было ясно, несмотря даже на резкий переход из светлого утра в сильно затенённое укрытие, когда глазам необходимо какое-то время для привыкания к значительно меньшей освещённости. Было ясно уже потому, что передок коляски всегда находился всего в полуметре от дверей и не заметить его невозможно было в любом случае.

Евгений Иванович поначалу не понял случившейся с ним трагедии и, глупо осмотрев весь пустой гараж, потом осмотрел и двор. Коляски не было нигде. Точно так же не было и ни единой живой души во дворе – только беззаботные воробьи, как всегда, сыпали из ветвей своё однообразное чириканье. Тогда Евгений Иванович опустил на землю сумку и принялся разглядывать двери – петли были покорёжены, а в метре от одной из дверей он обнаружил и свёрнутый замок. Видимо, действовали ломиком или монтажкой. Тут он заметил и следы своей мотоколяски – следы от колёс, выходящие из гаража. Проковыляв за ними через весь двор, он оказался на выезде на улицу. Здесь, на сером асфальте, следы безнадёжно обрывались.

– Боже мой, – в отчаянии подумал Евгений Иванович, оглядывая безлюдную в этот час улицу, – кому же понадобилась моя коляска? Что я буду без неё делать?..

Надо сказать, что мотоколяска и впрямь была незаменимой частью жизни инвалида Анфимова с тех самых пор, как умерла жена, а затем ушёл жить в квартиру жены сын. Из-за врождённого порока ноги Евгений Иванович практически не мог передвигаться по городу и использовал коляску даже для походов за хлебом в ближайшую булочную. Потому и содержал в образцовом состоянии и заботился о механическом друге как о близком родственнике.

– Ой-ой-ой-ой! – в потоке чёрных и обрывистых мыслей о происшедшем вспомнил он вдруг о сегодняшних планах. – А как же я теперь доберусь до Регинчика?! Она же меня будет ждать!

Это последнее обстоятельство, похоже, подвело окончательную черту под осознанием всей случившейся беды, и Евгению Ивановичу стало худо. Заныло сердце, перед глазами вдруг всё поплыло, и он почувствовал, что теряет опору под ногами. Как врач, понимая, что надвигается обморок, и дабы в бессознании не хлопнуться о землю, он медленно присел около своего опустевшего гаража и прислонился спиной к его металлической стенке. Затем, контролируя помутившееся, но ещё не отключённое сознание и отчётливо слыша рваные удары сердца, поднёс кончики пальцев к вискам и начал их медленно массировать.

Сознание удалось удержать, а вскоре стало успокаиваться и сердце. Минут через пять после внезапного этого полуобморока Евгений Иванович понял, что может встать. Поднимаясь, он почувствовал, что весь покрыт испариной, но его уже не качало. Он прикрыл двери гаража мелко дрожащей рукой, поднял свою сумку и двинулся домой.

Нужно было что-то делать, но он не знал что, не знал, с чего даже начинать. Что вообще делают в подобных случаях? Милиция? Наверное, но, как говорил ему кто-то из знакомых, в нынешнее время беспредела они не выезжают на происшествие, где меньше двух трупов. Идти к соседям было вроде бы и незачем, да и не время ещё поднимать людей в раннее воскресное утро. По этой же причине он не стал сразу звонить сыну Серёже, а прежде всего выпил успокоительного. Руки ещё сильно дрожали, и Евгений Иванович ощущал большую слабость. Присев от этой слабости на кровать, он попытался успокоиться. Но, ещё раз вспомнив о сорванной поездке на кладбище и охватив всё случившееся единым взором, вдруг ощутил такую чёрную безысходность, такое беспощадное отчаяние, что у него снова перехватило дыхание и он почувствовал тёплые пунктиры слёз по щекам. Вслед за этим слёзы, не посещавшие его тринадцать лет – со дня смерти жены, – потекли сплошными линиями, и Евгений Иванович дал волю чувствам.