Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— На глаза мне не попадайся, прореха в мире, — я рад не попадаться, потому что знаю, где укрыться. Библиотека прадеда — того, тоже был рыжеволосым, а ещё плавал по морям, а под старость полюбил книги. Крошечное помещение, похожее на каюту, и со всех сторон наплывают тома и сладко-пыльный запах, и портрет на стене — капитан Олкест с улыбающимися глазами, держится за штурвал, а вокруг вздымаются волны. Ракушки и старые безделушки на полочках и на столиках. При отце библиотека не пополнялась, а при деде пополнялась скудно, потому книги всё больше — конца прошлого века и старше. Захватывающие истории про благородных разбойников, отважных капитанов, рыцарские подвиги и прекрасных дев. Подними твёрдую обложку — и найди привет из прошлого: пометки на полях, чей-то остроносый профиль, вложенную закладку с вышитым сердцем… Вчитайся в манящие строки — и в лицо брызнет солёным штормом, и закачаются книжные шкафы вокруг, и тебя завертит и понесёт — во что-то иное, настоящее и прекрасное, от чего миры расцветают внутри тебя, туда, где всё наконец-то правильно, где на вопросы находятся ответы, над чем не властны отец и мачеха — разве можно быть властными над тысячами жизней, которые проживает кто-то другой…

Мачеха зла, что я ухожу и не отвечаю, а отец иногда ещё пытается брать на охоты и учить жизни, но всё чаще просто машет рукой: «А! Что с этого взять!» И ссорится с мачехой из-за каких-то своих похождений — она кричит, что он позорит её, что дальше так продолжаться не может — он отвечает что-то о безродной швали, которая не смеет ему указывать.

Потом отца приносят кульком, завёрнутого в ткань — и мачеха начинает голосить напоказ, а я стараюсь сбежать в библиотеку от этого фальшивого, надсадного воя. Но меня вытаскивают и упрекают, заставляют смотреть на теперь уже белый кулёк, потом присутствовать на траурных церемониях, потом «оказывать поддержку» каким-то смутно знакомым друзьям и родичам мачехи. И Магретта кричит, что я совсем отбился от рук, что все мои книги нужно сжечь, чтобы с меня был хоть какой-то толк, и я пытаюсь спрятать сколько-то в своей комнате, но слуги находят, и я кричу: «Не смейте, не смейте!», — но книги летят в камин…

— Сынок?

Лицо у Гроски встревоженное, побледневшее. Будто и Лайла придавило неизвестной тяжестью. А процедуры закончились, мы наскоро обмылись и обтерлись — и теперь ждём раздачи сладкого, единственной на день.

— Тётушка Полли испекла пирожные! — и является сама госпожа Аполла Тройоло, оживлённая, с колокольчиковыми смешками. На подносе — маленькие сливочные тартинки. Тартинки тают во рту, и все восторженно тянутся к ним.

Лакомство слегка отдаёт гарью.

Перед глазами — полыхающие книги. И мысли не отступают — крадутся за мной в нашу с Лайлом комнату. Прижимают голову к подушке — будто якорем. Тяжкие мысли о детстве, о Гриз, о сумасшедшем старике, Кровавых варгах, прогрессистах, Гюйтах, Нэйше, Эвальде Шеннетском. Во сне перед глазами сперва медленно переворачиваются страницы в огне, потом встают трое, с пустыми лицами судей… Гриз с открытыми глазами на земле, из разрезанной ладони струится алый ручеек, в глазах — застывают извивы зелени — и мне хочется крикнуть и проснуться, но я не могу.

Потом приходит она. Лёгкий отблеск золота вспыхивает под веками и разрастается в фигуру женщины… и волосы у неё кажутся золотыми, будто она — Целительница Премилосердная, но откуда-то я знаю, что это другая. Та, лицо которой не помнится — но помнится тепло и сладкий запах рук, перебирающих волосы…

Она подходит, светло улыбаясь. Гладит по волосам, тихо баюкает голову в мягких ладонях — и шепчет о том, что она не позволит, чтобы её мальчику делали больно, что боли и горя больше не будет, что мальчик должен быть счастливым — и сон становится гладким и светлым, прозрачным, будто бирюзовое море возле Белых Островов — тех, на которых вечная весна и о которых столько поэм…

А утром нет ничего — ни тяжести на сердце, ни тревоги, ни горечи в горле. Словно вынули отравленный шип.

Хочется петь и смеяться. Вскочить поскорее и направиться к новым удивительным открытиям. И я легче птицы подхватываюсь на ноги — поприветствовать рассвет.

Мимоходом стираю чёрный след грязи вокруг запястья.

Глава 2

ДНЕВНИК ОДИНОКОГО АЛЬБАТРОСА

ДЕНЬ ТРЕТИЙ