Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

— Угрызнёт тебя в зрачок! — доносится весёлый голос Лайла, и все снова начинают хохотать, а нянечка грозится оставить Гроски без сладкого…

И я тоже смеюсь, потому что это не самое впечатляющее, что Лайл может рифмовать. В той истории с сиренами он показал это. Как удивительно, что теперь я обдумал как следует тот выезд, и он поблекл, затянулся, словно заросла рана. Я могу вспомнить в любое время. Трое на лестнице. Сладкая песня. Прощальное пожатие пальцев черноволосой девочки с Даром Музыки.

Могу вспомнить. Просто не особенно хочу.

В столовой радостный гомон, потому что сегодня в кашу добавили орешков и мёда. Выходит очень недурно. Даже старый Найви хватает ложку и чавкает напоказ — а обычно любит, чтобы его кормили с ложечки или сказки рассказывали. Он сидит в одиночестве, как всегда. А к нам подсаживается Амильет — слегка дерганный и нервный, потому что всего лишь второй день здесь, за этот визит. Он драматург и режиссёр театра — с его нервной профессией здесь уже в третий раз и старается бывать каждый год. Так он сам заверил нас вчера.

— Думаю, мы должны что-нибудь поставить, — Амильет быстро-быстро подмигивает. — Провести репетиции. Показать в творческой комнате! Как думаете, а?

— Кто-то здесь пробыл слишком мало, — глубокомысленно замечает Лайл и суёт в рот ложку с кашей. — Ты сюда разве не отдыхать?

— Настоящее творчество — лучший отдых! Мы могли бы… ну вот хоть и бы и про Айлор. Если бы найти кого-нибудь на роль Эвальда Шеннетского…

— Предлагаю Жозза. Если сломать ему ногу до кучи — он будет орать ещё громче, так что… А принцессу Арианту сможет нехило изобразить Найви. У него талант. Вчера с утра он был картошкой.

Лайл ехиден, словно сам забыл свою роль. Пихаю его под столом ногой. Гроски в ответ складывает руки (в правой зажата ложка) и возводит глаза к потолку с розовыми единорогами на нём:

— Но вообще-то, как добропорядочный раккантец я не могу ввязываться в это грязное дело. Фи! Эти развратные лицедеи… и лицедейки.

В голосе у него чересчур много мечтательности, но здесь я уже не вмешиваюсь. Во-первых, я давлюсь смешком пополам с кашей. Во-вторых, кажется, я понял наконец.

Да, я могу вспомнить поместье Гюйтов. Иногда нужно переступить и двигаться дальше. К солнцу. К свету. К счастью. Это говорил доктор на беседе вчера… или сны? Неважно — теперь я могу вспомнить что угодно, пусть и не хочу. Что угодно — и это не принесёт боли. Будто поблекшие картинки в книжке памяти.

Старая Агата. Мачеха. Господин Драккант. Госпожа Венейг. Устранитель Нэйш. Всё это я помнил вчера. До каждой не причиняющей боли детали.

Но чего-то одного я вспомнить не мог.

— Я что-то… я что-то забыл… вчера.

Лайл с комичной миной печали гладит меня по головке.

— Ничего-ничего… и тебя вылечат. И меня… гм. Ой-ёй, что ж ты мог забыть, чтобы и здесь-то?

— Жевать, — предполагает Амильет, и к нам тут же устремляется нянечка, — покормить меня «за-а-а-а па-а-а-пу». Я и позабыл, как они могут пристально следить.

После завтрака вновь расходимся по комнатам. Вскоре является доктор Тройоло: плавная походка, пуговицы на жилете переливаются перламутром, покачивается цепочка от часов. Светлая, с проседью бородка тоже кажется перламутровой, и от этого смешно и щекотно. Рядом его жена Полли, мягкая и воздушная одновременно, склоняет голову в ответ на каждое распоряжение мужа. В руках — поднос с сиропами, сиропы пахнут травами, мёдом, сливками. Сама Полли похожа на аккуратную фарфоровую куколку с ирмелейского рынка, тоненькую, музыкальную, держащую в ручках поднос со сладостями.

— Ну, как мы сегодня? — спрашивает доктор у меня и у Лайла, и мой якобы-отец, конечно, начинает рассказывать, что мальчику уже лучше, просто-таки на глазах улучшается состояние, вот он уже и ест и играет, счастье-то какое…

Я стараюсь не расхохотаться. Киваю. Да-да, конечно, я начал вести дневник (о, если бы они видели его!), и беседа помогла, и мир не видится мрачным. Только вот вчера, кажется, я кое-что заб…

— А сон? Не лезет в голову дурное? А тревога? Дорогая, прошу, сегодня яичный и сливочный.

Полли сразу же уделяет нам по большой ложке сладкого «лекарства». Это, конечно, понарошку. Просто сиропы и ликёры, чтобы нас подбодрить. Сладкое выдаётся только два раза в день: на обходе и перед сном. Лайл, однако, раздобыл третий способ: его подкармливают нянечки.

А теперь можно идти в игровые комнаты! Все разбредаются и ищут себе занятие по душе. Можно раскладывать паззлы, разыгрывать морские сражения, лепить, читать, рисовать, болтать.

В Мягкой Комнате снова устроили бои подушками — предводитель, конечно, Жозз. Пух и перья во все стороны, будто драка грифонов во время гона. Банкир Вальдерн занимается лепкой. Амильет уговаривает Найви сыграть в его пьесе. Старик охотно соглашается, но твердит, что играть будет исключительно дерево. «Да где же дерево, когда пьеса про Хромца и его королеву⁈» Найви надолго задумывается, но потом признаётся, что готов на крайний случай взять роль картошки. «Спроси кого хочешь — в этом я мастак!»