Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Кайрам и Фарх устроили турнир на плюшевых мечах, к ним прилипло ещё с пяток ребят. Присоединяюсь, чтобы подождать очереди и сразиться. Очень жаль, что скучный Тошби уже играет за Дерка Первого Мечника. Можно, конечно, сыграть за Нарти Ойвица, Второго Мечника и вечного соперника Дерка. Только не хочется: вот ещё, проигрывать.

— Я тебе говорю, не на турнирных Ойвиц бы Горбуна разделал, — кидает Кайрам, рисуясь. — На атархэ -то они силами не мерялись? Верный против Стальной Пасти… ха! Эй, давай, давай, лупи уже его!

— Во ты хватил! — фыркает юный, горячий Фарх. — Ты Горбуна видал, видал его на турнире? Молния, смерч! Дед мой говорит — Камень год потом слабых Мечников выдавал, столько силы в Печать Милтаррского вбухал! С таким Даром — что там какие-то атархэ!

— Пф, знаток! Вот я когда плавал в Велейсе — видал Золотую Дюжину, лучших наёмников. Так там у одного атархэ — меч четырёх колен. Ударом развеивает любую магию, клинки режет как масло! Так то — четырёх, а у Ойвица шестиколенный родовой — тут, конечно…

Извечный спор «атархэ» против «Дара», и голоса становятся всё громче — сейчас прибежит нянечка. Делается отчего-то невесело — или это потому, что не могу вспомнить что-то? Но то никак не связано с мечами или атархэ… почему я уверен в этом?

Брожу по игровым комнатам, пока мне не машет Лайл.

— Сынок, сюда, сюда! Вот тебе дивная история.

Рядом с Лайлом — Морстен, уже менее зеленоватый после завтрака. Но всё ещё таинственно улыбающийся. Вяло шлёпает ладошкой по толстому ковру, на котором они примостились у стены.

— Садись… садись… во-о-от. А ты… тоже играешь?

— Ну, само-то собой, — Лайл опять растерял образ раккантского родителя, зато приобрёл море жизнелюбия. — О-о-о, как он играет, ты давай, рассказывай!

— А? Ну да… В общем, мне сказал Эвент, из другой группы. А тому сказал Хорби, а ему Велкинсон, а он тут уже девятый раз, во-о-от… А кто ему сказал? А я не помню что-то… Про Игру. Которая тут… по ночам. А?

Сонно-ускользающее подмигивание и краткий жест — будто стирает что-то с запястья.

— Грязь эта… ну, вы видели… С утра вот… на руке, на ноге… Я… спрашивал, во-о-о-от. Мне стало интересно, и я спросил.

— Ночные салочки, — предполагает весело Лайл. — Лунатичный грязевик, оживлённый некромантией в древние времена…

— А-э-э-э, ты думаешь?

— Нет, конечно. Это волчок. Обход бочков ночью. Намечает грязью самые вкусные.

Морстен как будто раздумывает над серьёзностью таких предположений.

— Не-е-ет… тогда бы это было не у всех. Ну… или не каждую ночь. А тут… тут у всех и каждую, во-о-о…

Морстен, кажется, готов надуться, поскольку к нему не относятся серьёзно.

— И-и-и я спрашивал. У многих. И у Велкинсона.

— Велкинсону можно верить. Вчера он рассказывал мне о всекайетском заговоре единорогов. И о тайном правительстве, в котором сплошь терраанты. Нами правят терраанты, господа! Правда, так и не ответил, какого чёрта вирского они так часто повышают налоги. О, к слову, он утверждал, что Эвальд Шеннетский — тоже из этих. Просто маскируется хорошо.

— Постой, постой, отец, — какая муха укусила нынче Лайла? — Я хочу послушать про Игру. Что сказал Велкинсон?

— Что это… это старая традиция. Игра уже была, когда он сюда пришёл. На самом деле — это игра в «не-засни», во-о-от. Как салочки, только со сном.

Тут он видит, что мы сражены его выводами. И принимается объяснять, снисходительно улыбаясь:

— Нужно лечь в кровать. И не спать всю ночь, во-о-от… то есть, может быть, и не всю ночь, но до «особого часа». Тогда появится фея — как в сказках, в красивом платье… Ну, то есть не фея, не по-настоящему, а это Игра, понимаете? Там кто-то… в виде феи… во-от, в платье. И тут нужно сказать: «Я не сплю, я тебя вижу!» А тогда уже она тебя за руку отведёт к призу.

— Я-то думал, розгой отходит, — хмыкает Лайл. — За злостное несплямство. А приз у нас что?

Что-то очень хорошее, прямо-таки замечательное («во-о-от»). Как праздничный стол. Или полная комната игрушек для тебя одного. Или, может, какие-то особые лакомства.

— Ага, а за доброй красивой феей придёт злая, в лохмотьях, с похмелья. Как учнёт грязной рукой хватать за всякое проигравших! Если там вообще рука, а не…

— Отец! — пнуть Лайла не получится, он сидит слишком далеко. Но тут же напускает на себя смиренный вид и смотрит в потолок:

— … хвост. Девятеро, простите, какие мерзкие образы в душу просятся…

Морстен, однако, приобретает почти нормальный бледный вид и перестаёт тянуть слова. Раскрывает покрасневшие глаза и раскачивается:

— Это ты… видел такое, да? Потому что я… ну… я…

— Ты видел.

— А… ага… Ну, то есть я спрашивал, да… и мне сказали про Игру… И ночью я решил не спать. Всё лежал, думал… Очень долго как-то лежал…

От его монотонного голоса, от носовых нудных «во-о-от» хочется спать. Смотрю на ребят, которые возятся с солдатиками на ковре. В тумане плавает: лежал… спать не хотел… потом свет… потом… видел фею… в золотом платье… или просто свет от него, и видел, видел…