Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Лайл веселится как ребёнок. Выспрашивает Морстена: а сколько тот не спал? Была полночь? Или позже? А там точно фея — зубов там, шерсти, хвоста, попытки кусать за бочок… нету? Морстен обижается вяло и замедленно и бормочет, что что-то он видел, просто как-то навалилась усталость и он уснул, а потом уже видел сны…

— А ты уверен, что это всё не было снами?

Сны… сны… хочется в них вернуться, потому что они полны невыразимой прелестью. Каждую ночь я тороплюсь под тёплое одеяло и поскорее смеживаю веки, потому что там будут — тёплые руки, уносящие хандру и боль, и нежный шёпот, и душистые пряди будут щекотать щёки… В сны она приходит в золотистом свете, наверное, так случилось и у Морстена, хотя это странно — не могут же быть одинаковые сны. Надо будет сказать Лайлу, если не забуду. Или если он перестанет говорить. Если он вообще перестанет.

— А почему кровать? Нет, в смысле, если я захочу не спать, я выберу более удобную позу для этого — ну я не знаю, зацеплюсь ногами и повисну вниз головой, прищемлю себе ухо стулом, встану на цыпочки одной ноги и начну балансировать ночным горшком…

— Ха-а-а… Не в кровати… Каждый может, во-от. Говорили, некоторые пытались обхитрить. Ходили там… на стул садились… Эвент сам пробовал. Только всё равно заснул. А никто не пришёл совсем…

— Хех. А всей комнатой не договаривались ходить и не спать? Ну хоть бы и болтать всю ночь? А хотя понимаю, все эти ванны с грязью малость расслабляют, где уж там не спать. Да и мы не мальчики всё-таки, а? Проблемы со сном, проблемы со зрением, проблемы с памятью…

Проблемы со сном. Лайл сказал не к месту. Разве они у него есть? Или у кого-то? Хотя старый Найви ворчал вчера: «Старику не спится, Хозяюшка шасть, а вот не спится, опять ходить ночами, что ль». Проблемы со сном, проблемы со зрением, проблемы с памятью, ха…

Что я не увидел? И не вспомнил: Что-то такое, что должно быть, потому что должно быть всегда.

Что-то такое естественное, простое, как поцелуй, и при воспоминании об этом ныло сердце, а теперь совсем не ноет, совсем спокойное… что-то…

— Нет, я серьёзно. Я ж понимаю, каким секретом делишься, я прямо готов, ну я не знаю, печеньице Полли вечером тебе уступить, от себя отрываю. Слушай, а старина Велкинсон, или с кем ты там говорил… они не поведали тебе, как у этой Игры с победителями?

Мы сидим у оббитой весёленьким ситцем стены. Лайл шутит. Морстен мычит. В комнате и в соседней резвятся взрослые в коротеньких штанишках. Вернувшиеся в сияющее детство. Исцелённые от боли неведомым, но сильным лекарством. И голоса радостные, и хорошо, хорошо… хочется улыбаться. Или спеть песню. Написать в дневнике что-нибудь пафосное и одновременно шутливое — о несуществующих тайнах. И украсить, конечно. Нарисовать корабль, подписать «Безмятежность»… нет, лучше дорогой профиль на полях. Или просто портрет — портрет Гриз, чтобы смотреть на неё, улыбаться ей: алый отлив каштановых волос, вытекающие из них шпильки, поворот головы, и улыбка, только вот я не помню…

Осознание бьёт в меня молнией.

Разрывает всё моё существо внезапной тишиной во время шторма.

Заставляет оледенеть внутри, а потом зайтись в отчаянном, неверящем внутреннем крике.

Я не помню её лица.

* * *

— Что вы со мной сделали⁈

Мортиан Тройоло приоткрывает рот. Одна из пуговиц его жилета рисует блестящую дугу, отлетая. Должно быть, я слишком сильно трясу его: он качается у меня в руках, будто мыльный пузырь. И посвёркивает светлая, будто платиновая бородка, и что-то детское внутри хочет расхохотаться…

Охает, придавленное чёрным горячим валом.

— Что вы сделали со мной? Что делаете с нами всеми⁈ Почему я не могу вспомнить…

Не могу вспомнить. Как я оказался в холле. Почему почти напротив — улыбающийся портрет старой основательницы приюта. Зачем вокруг вскрикивают какие-то голоса. Всё смутно, неважно, — кроме раздирающего ужаса, утраты чего-то незыблемого, сокровенного: я не помню её лица…

— Что, что вы делаете с нами⁈

Он мямлит успокаивающе-испуганное: у вас просто срыв, такое бывает, это от нервов, всё пройдёт и всё будет хорошо, а ещё меня держит Гроски — точно, это его руки, он тоже что-то говорит, неслышное из-за стука крови в висках, чёрного вихря внутри и моего собственного крика, я даже не слышу, что выкрикиваю — угрозы? Вопросы⁈ Голос Лайла — не в ушах, в мыслях — вопит, что нужно остановиться, я всё порчу, сейчас доктор использует Дар, чтобы отшвырнуть меня или кликнет охрану — и на этом миссия для меня завершится.

Но Тройоло медлит и только просит успокоиться — всё более невнятно. Он не использует Дар. Качает головой кому-то, кого я не вижу — наверное, охране, но какая теперь разница, я тону в густом грозовом шторме, и не докричаться, не вернуть…

— Я не помню… её лица…

— Той, которую ты любил, мальчик? — спрашивает мягкий голос, и сперва кажется, что говорит — та, из сна. Но руки, которые отводят мои пальцы от жилета доктора Тройоло, тоньше, пальчики хрупкие, горячие…

Только теперь Аполла Тройоло не щебечет.