— Они нас лечат. От боля и горя, от тревог и переживаний. Забирают их, отчего ты чувствуешь себя лёгким. Вещи становятся проще. А мир яснее. Память возвращается со временем, но не боль.
— Звучит хорошо. Но что же не так?
— Боль — лишь симптом, учитель. И они знают это. Бесполезно лечить симптомы — так говорят врачи. Потому Мортену Тройоло мало погружать нас в фальшивую безмятежность. Они хотят добраться до источника боли. Переживания. Тревоги.
— И что они делают с источником?
— Изглаживают из памяти. Что бы это ни было. Событие. Действие. Или человек, которого любишь.
— Разве можно любить того, кто причиняет боль?
В моём воображении учитель печален. Он больше моего пожил на свете. Исходил больше троп. Потому знает ответ лучше.
Мы слишком часто любим тех, кто причиняет нам боль — вольно или невольно. Своими изменами. Жестокими словами. Необходимостью тревожиться. Своими болезнями и своею смертью — те, кого мы любим рано или поздно причиняют нам боль.
Как моя невыносимая — летящая в пламя пожара, который начинает разгораться…
Без шансов пройти сквозь огонь.
— А когда этот источник изглаживается из памяти — что происходит с людьми тогда, Янист?
— Они возвращаются по домам. И живут счастливо. Глядя на былые тревоги и горести сквозь пелену безмятежности и беспечности. Прежнее кажется им неважным. Отягощающим и ненужным. Думаю, они сами удивляются — как могли относиться ко всему этому серьёзно.
— Но потом ведь придут другие горести. Другие тревоги.
— И потому они возвращаются сюда вновь и вновь. Чтобы опять забыться. Потому что отсутствие боли — самый страшный наркотик, какой только можно вообразить. И я не знаю, как они это сделали, но я…
— Что же вы сделаете, господин Олкест?
Резко распахиваю глаза, прикусываю губу, чтобы не вскрикнуть. А насмешливый голос Нэйша звучит и звучит в ушах. Двоится, троится, обрастает отголосками отцовского голоса, перекидывается в наставления старой Агаты, размножается в шепотливые вопросики:
— Что вы сделаете, оставшись без поддержки напарника?
— Бестолковец с дрянным Даром, что надумаешь⁈
— Что сделаете, когда даже не представляете, что творится?
— Ты собираешься нарушить правила и снова всех разочаровать?
— Что можете вы с такими ставками в этой игре?
— Сыграть.
— А? — подхватывается Лайл, который так и говорил что-то, то ли про обед, то ли про Комнату Сказок. — Это верно, дружище. Сыграть во что-нибудь после обеда совсем не помешает. Или во время обеда. Предлагаю в «Это я б не жрал». Слушай, я вот не забыл стряпни Рифов, так вот, сравнение точно не в сторону здешних поваров… оу-у. Дружище, ты на себя-то в зеркало глянь, я такое загадочное выражение лица за жизнь свою ни на ком не наблюдал, ну, если только на статуях Кормчей. Вопросы, а?
— Наоборот, Лайл. Ответы.
Я даю ответы сразу всем. Учителю Найго. Нэйшу. Отцу. Агате. И Гриз — потерянной, но всегда незримо присутствующей рядом. Наверное, даже Лайлу, завязшему в патоке здешних лекарств.
Это связано с Игрой — говорю я им. И я сыграю в неё. Это связано с местными тайнами. И я узнаю их. Это затронуло моего напарника — и я верну его.