Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Замечательно, я так ему и говорю. Правда, сама сказка почти что не помнится, там было что-то про Ковчег, Мать Аканту и Камень, так ведь? И ещё слегка побаливает правая ладонь, которую только что протёрли чем-то ароматным. Но я чудно отдохнул. А главное — обрел кристальное понимание. Замечательную ясность, которую ни на что не променяешь. И ещё теперь мне очень-очень спокойно, так неповторимо хорошо, как и не бывало-то никогда. Что-что? Не использовать пока Дар, потому что нужно время? Да я и не собирался эту дрянь… в смысле, конечно, нужно время. О, правда? Уже скоро ужин? Ну, тогда мне нужно на ужин, правда же?

Какие всё-таки прекрасные щёчки у Полли. Такие мягкие, с ямочкой. Очень хочется потрогать. Вообще, я удивительно люблю сейчас Полли и её колокольчиковый голосок. И доброго доктора. И никуда не хочется идти, потому что перед глазами ещё неспешно кружатся светила… Весело представлять их в виде кругов сыра.

И их я всех тоже люблю — явно обеспокоенного напарничка и остальных ребят. Которые так хотят забрать боль в игре. А об источниках не вспоминают.

Хочется смеяться от облегчения. Дождаться ужина, нырнуть в тёплую расслабляющую грязь. Принять из рук наимилейшей Полли что-нибудь душистое и сладкое. И уснуть, зная, что никаких монстров под кроватями не бывает, а бывает… бывают прекрасные златоволосые девы.

Динь-динь-динь!

– Я заберу у тебя… досаду!

– А я у тебя — страх утренних новостей!

– А я заберу у тебя… вину!

– Отвращение заберу у тебя!

Хозяюшка из снов тоже играет в Игру. Только хочет сделать это основательно — вот и ищет источник боли. Лицо. Или событие. Место. Имя.

Вот только если вдруг твой источник боли ты сам — она забирает тебя самого. Потихонечку стирает твою личность. Особенно если ты втихую ненавидишь себя. Или, например, отчаянно хотел быть кем-то другим. Или если ты отлично умеешь обманывать себя и уверять, что только притворяешься — уж конечно, только притворяешься, что хочешь этого…

Притворяться придурком — милое дело, Лайл Гроски.

Особенно если ты в самом деле полнейший идиот.

ЯНИСТ ОЛКЕСТ

С утра мир окутан стылым равнодушием как туманом. Следы на ковре кажутся чем-то нереальным, глупым. Нужно протереть, но не хочется двигаться. Должно быть, воздействие твари усилилось из-за того, что я был в ужасе прошлой ночью… Наверное, я потерял сознание, а может, она заставила меня утратить его. Очнулся я в предутренний час, лёжа боком на ковре и с тетрадью в руках, перемазанный чёрной грязью. След уводил под кровать, и полный час я не мог сообразить — что это значит. Затем полез под кровать, нашёл половицу, которая приподнимается. Почему-то это совсем не удивило.

Чувства подёрнулись инеем, и болтовня Лайла, его вопросы — всё кажется неважным. Притупилось даже удивление, и действую я, словно заведённые механизмы из Мастерграда. Оттереть след. Умыться. Наклониться. Загрузить в себя ложку еды.

Старый Найви плачется и предлагает подушку. И обзывает дураком, и это что-то обозначает. Мысли сталкиваются и раскатываются, как цветные шарики по полу.

– Я у тебя заберу ярость!

Под полом лечебницы обитает какая-то тварь.

– А я у тебя — отчаяние!

Или не под полом. Может быть, в стенах.

– Я заберу у тебя возмущение ценами!

Мы же были на втором этаже — как и откуда она смогла добраться…

– Забираю у тебя отвращение!

Золото и грязь. Я что-то знаю. Я читал… читал об этом существе когда-то, это родственница гидр, но почему и как здесь — когда обычно в шахтах…

– А я у тебя заберу беспокойство!

Беспокойства на самом деле нет, и слишком лень, чтобы вспоминать… И что, если Лайл на самом деле прав и всё не так уж и плохо здесь… Нет, о чём я — он же явно под влиянием твари. А мне нужно сперва прийти в себя. Потом связаться… с кем-то надо связаться.

– Сладкое вредно, — бурчит Найви. — Я дочке сколько раз говорил: сладкое вредно, да, милая? А она всё равно их сахаром подкармливает. Говорит, пусть попробует, а они к ней — со всех сторон, отовсюду… А дружок твой молодец. Не дурак. Умеет отдавать. Я вот всё отдаю-отдаю — дак не кончается…

– Он мне отец, — вяло откликаюсь почти что в подушку. Нашариваю глазами Лайла — тот, смеясь, прицеливается алым шариком в синие и фиолетовые перед Морстеном.

– Кто — отец? Этот — отец⁈ Это я тут отец, вот. И все знают. И старый Фурбль знает. Вот у меня дочка — это… да. Молодчиночка, и единороги к ней так… А ты дурак. Сладкое не всем же вредно! Мне вредно. Потому хожу. Чтобы больше взяла, а то не приходит! А тебе вообще полезно! Скушал сладкое, Хозяюшку дождался, а она заберёт… чего грустный опять⁈

– Потому что я этого не хочу, — шепчу, борясь с сонливостью. — Не хочу… как они.

Я, правда, не уверен, чего я уже хочу — может быть, просто немного спокойствия, и чтобы не было тревоги и боли…

– Совсем дурак, — ужасается старый Найви. — Все отдать приходят, все хотят… не помнить, не думать… не чувствовать.

На лице его мелькает отзвук боли, такой давней и сильной, что вялость слетает с меня. Старик смотрит в сторону играющих, нахохлившись, как старый ворон. Сквозь спутанные пряди поблёскивают глаза — будто тлеющие уголья.