Путь варга: Хищные пастыри. Книга 1

Грызи от щедрот кинула нам полтора часа на присмотреться. Семейная пара Пухлых Конфеток в соусе из Мясника шерстит толпу и представления в западной части площади. Почти-что-семейная пара из Грызи и Морковки разгуливает по центральной части. Нам с Дурилкой нужно идти по восточной части, но вряд ли мы что успеем посмотреть.

Потому что либо я грохну её — либо кого-нибудь другого.

— Мелли! Мне скучно! Я хочу покататься на единороге, Мелли! А нам покажут танцующих драккайн, Мелли? Ну, Ме-е-е-е-ел-ли…

Доченька своего отца вошла в роль богатой и избалованной деточки. Не затыкается ни на секунду, лезет в глаза с зелёными перьями и привлекает чуть поменьше внимания, чем привлекла бы Кормчая нагишом.

Старый Резун греется в ножнах, коричневатое платье путается в ногах. Да ещё клятая шляпка. Спасибо, удалось открутиться от парика. Бубню что-то окологувернантское в попытке держать роль. Мол, сейчас посмотрим какое-никакое представление. Вон хотя бы с керберами.

— Но Мелли, керберы — такое фи! Я хочу увидеть альфина! Огнедышащего альфина! А можно будет на нём покататься, да? Может быть, папочка мне его купит для праздничных выездов?

Не одну меня кидает в дрожь при мысли о Балбеске верхом на альфине. У неё и так-то в башке скроггами нагажено посередь гулкой пустоты. Помощи со зверями от неё — с зуб шнырка. Куда больше вреда приносят дурацкие розыгрыши наподобие «Засунуть в рукав говяжью кость, вымазаться кровищей и выскочить из-за клетки Горги на посетителей с воплем: „Я только хотела его погла-а-а-а-а-адить!!“». Может, конечно, безмозглые дамочки меньше будут совать пальцы бескрылке в пасть. Но Балбеска бесит.

Понятно, какого вира Грызи потащила её сюда — всё равно что дать пробегаться отбитому на три головы щенку кербера, которого опасно оставлять одного. Непонятно — какого мантикорьего жала Грызи упихала это несчастье в пару со мной. Не то чтобы я предпочла Мясника…

— Ме-е-е-е-елли, ну мне же ску-у-у-у-чно, развесели-и-и-и-и меня. Я хочу на представление!

К вирам свинячьим. Я предпочла бы Мясника.

— Ещё одно «Мелли» — зубов недосчитаешься.

— Потешим драчкой окружающих! — отшёптывается Дурилка. — Глянь, как они изнывают от скукотищи. Или стоп — в Ракканте что, это обязательное выражение лица⁈

Прописанное в Постулатах местной королевы, угу. В Ирмелее лучатся зажиточностью и довольством; в Вейгорде орут и машут руками; если кто из Даматы –будет напоказ улыбаться и расшаркиваться. А такая благодетельная скука может происходить только из Ракканта. Оплота-как-его-там-Благочестия.

И Дурилка права, тут скучновато.

Площадь здоровенная, прямоугольная. Притулилась с краю города, ярмарочная или предназначенная для крупных съездов благотворителей. Островерхие шатры разместились свободно, пестрят навесы и тенты, и между шатрами — плакаты, будки билетов, куча всякой необязательной дряни, урны для пожертвований… Музыкантики наигрывают что-то слащавое, негромкое. Экскурсии образцовых деточек из прихрамовых школ. Экскурсии сироток из пансионов. Группы каких-то убогих. Добропорядочные граждане разного формата с жёнами-дочками на выгуле…

Никто не толпится, все раскланиваются, уступают друг другу дорогу на просмотр. В ушах — сплошь «Ах, удивительная погода сегодня, не правда ли»? Обоняние забито сидром и кренделями.

— Пугануть бы их, — тоскует шёпотом Дурилка. — Совсем чутка. Сто лет не видала бега в корсетах. Э? Зверей смотреть пойдём или будем тут околачиваться?

Ей не объяснишь, что такое Торжество Человечности. Но я с чего-то пробую. Пока мы берём курс на первый шатёр: «Танцующие единороги Траулана».

— Бывала на таких съездах?

— Не-е-е. Ну, мы из учебки несколько раз сбегали в цирк. Но это ж не то, а?

Совсем не то. Прежде всего, мразей-живодёров на Дне Кнута больше. Куда больше.

— Знаешь, зачем они каждый год собираются? Эти… укротители все, дрессировщики. Они ж порознь всегда гастролируют. Не кучкуются обычно.

— Вроде как набрать толпу? Ну там — ежегодное событие, как рыцарские бои…

— Показать, кто лучше. Кто эффективнее… укротил живое. Перед своими показаться — у кого методы круче.

Дурилка спрашивает насчёт методов. Будто не догадывается.

А два единорога в шатре танцуют.

Выделывают нежнейшие па. Отплясывают — то вальс, то антаретту, а то что-то дикарски-народное. Кипенно-белая самка и иссиня-чёрный самец. Кланяются друг другу, взмётывают гривы и хвосты. Вздымаются на дыбы, посвёркивают копытами, скрещивают шеи — и опять плывут, плывут в танце, будто два гигантских сухопутных лебедя.

Под ахи и вздохи толпы. Образцовых прихрамовых деточек. Мамаш с мужьями и детьми на поводочках. Пациентов лечебок и сиротинушек.

Кружатся и кружатся — с остекленевшими глазами, опухшими бабками, напряжёнными спинами.

Под действием запрещённого артефакта. Того, что погружает в мир музыки и заставляет неостановимо плясать.

— Траулан — отборная мразь, жадная тварь с подвязками в Мастерграде и Аканторе. Танцующие звери. Всегда только через артефакты. В королевских дворцах показывает эту мерзость.

Дёргаю разинувшую рот Балбеску — нет сил смотреть на бедных зверей.